Я очень много думал на эту тему. С одной стороны, меня всегда привлекала стабильность. Некоторые люди постоянно ищут каких-то приключений, рискуют жизнью в поисках дополнительного адреналина. Мне вполне достаточно просто жить – для родных, близких, для себя самого. Это всегда касалось даже моего образа жизни. Футбол и без того достаточно опасный вид спорта, чтобы не хотеть в свободное от него время прыгать на тарзанке с высотного здания или отправиться в космос.
К тому же мне незачем было куда-то уезжать. Я играл в Лиге чемпионов, в Кубке УЕФА, в чемпионате России, был задействован в сборной: сначала в молодежной, потом в основной – и так продолжалось на протяжении многих лет. Нет такого турнира, в котором я бы не участвовал. Не было ни большого количества выходных дней, ни проходных матчей, ни каких-то интересов и развлечений, свойственных ровесникам. Даже в отпуск я мог поехать только зимой – никаких иных вариантов просто не мог себе позволить.
Когда постоянно живешь в подобном режиме, думать о том, сумел бы ты проявить себя, оказавшись в Испании или Италии, поверьте, даже не приходит в голову.
И уж тем более я не собирался что-то доказывать тем, кто считал, что я чего-то боюсь. У меня на этот счет всегда имелось свое мнение, своя жизнь и своя карьера – великолепная, сумасшедшая по драйву, по кайфу, по эмоциям, даже когда они бывали резко отрицательными.
Не так давно президент ЦСКА Евгений Гинер давал интервью, в котором сказал, что у него на столе за все годы моих выступлений «не было по Акинфееву ни одного предложения». Это действительно так, иначе я об этих предложениях как минимум знал бы. Газзаев как-то признался, что разговаривал обо мне с Арсеном Венгером, но разговоры в нашей профессии – это всего лишь слова.
Откуда брались слухи на тему моего отъезда в Европу, я прекрасно понимал. В российском футболе еще в 1990-х сложилось мнение, что уехать играть в зарубежный клуб – это предел мечтаний любого футболиста. Но давайте вспомним, почему игроки тех времен так считали. Тогда в стране только началась перестройка, и люди, причем касалось это не только футбола, банально уезжали за деньгами. Большой успешности за границей ни у кого особо не случилось, но деньги там действительно платили хорошие, не сравнить с теми зарплатами, что получали игроки дома.
Я же всегда считал, что не в деньгах счастье. Когда сам только начинал большую карьеру в ЦСКА, моя зарплата составляла две тысячи долларов в месяц. Примерно тогда же в клуб вернулся из Франции Игорь Яновский, отыгравший три сезона за «Пари Сен-Жермен». Сколько по тем временам мог ежемесячно получать в Европе игрок такого уровня? Уж никак не меньше 30 или 40 тысяч долларов. То есть по сравнению со всеми нами Игорь представлялся каким-то невероятно состоятельным человеком.
Но у меня никогда даже в мыслях не было прийти к президенту ЦСКА и сказать: «Слушайте, мы стали чемпионами страны, я вроде как тринадцать матчей за клуб сыграл – может, поднимете мне зарплату?»
Считаю, что Евгений Леннорович Гинер поступал в отношении денег очень мудро. У нас существовала зарплатная лесенка. Никто из игроков не мог прийти в основной состав и сразу получать 50 тысяч долларов. Но каждый знал, что без внимания руководства клуба не останется ни одна победа. И по этой лесенке ты как бы постоянно шел наверх. Ни разу за все те годы, что я провел в ЦСКА, меня никто не обманул, не кинул, не нарушил договоренностей.
Беззаветная преданность клубу, любовь – это всегда красиво звучит, но есть, наверное, чисто человеческие принципы и совесть. Моя совесть никогда в жизни не позволит предать команду, которая меня воспитала, вырастила, с которой я как игрок прошел все этапы своего становления, пережил как очень счастливые, так и очень сложные периоды. За двадцать с лишним лет в моей карьере случалось разное, но я не могу сказать ни одного плохого слова в адрес клуба. Даже в те годы, когда было не слишком много денег, не было собственного стадиона, да и вообще нормальных полей, я не чувствовал себя ненужным или обиженным. С детства мечтал быть только в ЦСКА, мечтал играть в основном составе.
Не знаю, откуда взялась эта упертость, но она была всегда, есть и сейчас. Если бы ЦСКА, не дай бог, вылетел в первую лигу, можете не сомневаться, я был бы с командой. Даже сейчас, когда выдается свободная минутка, я прихожу в офис. Это моя жизнь, и если кто-то захочет эту жизнь от меня оторвать, резать придется долго.
Наверное, это действительно любовь. Если бы она была не взаимной, меня бы в ЦСКА не было. В жизни ведь все происходит точно таким же образом: невозможно долго любить человека, который тебя не любит. А я по жизни однолюб.
ЦСКА, когда я только в него пришел, был, конечно же, другим, не таким, как сейчас. Клуб базировался в футбольно-легкоатлетическом манеже, вдоль всего второго этажа шел длинный коридор, куда выходило меньше десятка дверей, и в каждом кабинете сидело по два-три человека сотрудников. Кабинет Евгения Ленноровича был самым большим, с такой же большой приемной; мы приходили туда и всегда с нетерпением ждали, когда президент нас к себе пригласит.
Гинер всегда умел расположить к себе. Думаю, не только в моей судьбе он оставил след. Он всегда поддерживал игроков, не отказывал в просьбах, если не хватало денег, чтобы, к примеру, приобрести квартиру. Да и вообще наш президент представлялся всем нам образцом футбольного менеджера. Если что-то обещал, всегда держал слово.
Одно время поговаривали, что Гинер получил клуб в подарок ко дню рождения, но я всегда относился к подобным разговорам просто: даже если это и было так, Евгению Ленноровичу достался не чемпионский клуб с обилием звезд, а достаточно средняя команда, которая занимала на тот момент восьмое место в чемпионате.
А через год в ЦСКА пришел Валерий Газзаев, и началась большая «перестройка».
Сейчас многие почему-то считают, что Гинер, перестав быть собственником клуба, отошел от дел, но это не так. Он приезжает на матчи, заходит после игр в раздевалку, по-прежнему является чуть ли не самым большим фанатом команды. Любит говорить, что в футболе ничего не понимает, но здесь, думаю, сильно лукавит.
Безусловно, Евгений Леннорович прежде всего бизнесмен. Но