Мне же отец постоянно напоминал, чтобы я оставался в манеже после тренировки и долбил эту деревянную стену мячом, отрабатывая удары ногами.
Зачем? Наверное, потому, что отец хотел, чтобы от ворот я выбивал мяч сам. А я боялся бить, до слез порой доходило. Мяч-то большой, а нога маленькая, детская.
Правда, никакого сочувствия я у отца не находил – в каких-то вопросах он умел быть очень жестким. Вот и мне говорил: не переживай, рано или поздно мяч полетит именно туда, куда ты захочешь…
С тех детских времен в памяти почему-то очень прочно застрял один матч, хотя сейчас я уже точно не помню, какие именно это были соревнования. Вроде бы полуфинал Кубка России, который мы, 14–15-летние пацаны из команды Коваля, играли против такой же детской команды «Спартак-2» на старой «Песчанке». Вместо деревянных лавочек вдоль поля уже были построены небольшие трибунки, на одной из которых сидел мой отец.
Всю первую половину игры мне казалось, что это самый ужасный матч всей моей футбольной жизни. Все валилось из рук, я не мог понять причину и, что гораздо страшнее, ничего не мог с этим сделать. Мы проигрывали 0:2, я понимал, что сам привез эти два мяча в собственные ворота и вполне мог привезти еще больше. Пытался как-то сосредоточиться на том, чтó происходит на поле, но в голове было совсем другое. Слышал, как на трибуне орет отец, мне было дико стыдно и хотелось на самом деле только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось как страшный сон. В тот момент я не просто готов был провалиться сквозь землю, но реально верил, что больше никогда в жизни не захочу играть в футбол.
А потом вдруг наша команда сравняла счет, мы отыграли дополнительное время, началась серия пенальти. До этого я никогда в жизни пенальти не бил. Здесь же получилось так, что по разу пробили все и дело дошло до вратарей. И я забил!
Эйфория была настолько сильной, что мне снова дико захотелось играть. Словно это вообще не я несколько минут назад мечтал только о том, чтобы никогда больше не выходить на поле. А тогда мы вышли в финал, который тоже спустя день выиграли.
Примерно в те же времена я впервые столкнулся с фанатским буллингом. Одним из самых неприятных для нас мест был манеж «Спартака». Одна сторона в нем не имела балкона, а вот вдоль второй стены такой балкон, где могли стоять болельщики, имелся. Оттуда все время кто-то плевал, что-то кричал, кого-то обзывал, кидал какие-то фантики, бумажки.
В этом плане, мне кажется, взрослые от детей недалеко ушли. Когда я видел, как взрослые мужики пытаются кого-то обозвать, выкрикивая гадости с трибуны, думал всегда об одном и том же: «Ты пришел на футбол – ну так поболей за свою команду! Пива выпей, с другими болельщиками пообщайся, насладись зрелищем, получи от него максимум удовольствия». Откуда в людях эта потребность кого-то унизить, причем на расстоянии? Ведь, если любого из этих фанатов встретить на улице, он никогда в жизни не осмелится сказать тебе гадость в глаза, я уверен в этом. Скорее, попросит автограф или разрешения сфотографироваться вместе.
С другой стороны, футбол – всего лишь отражение нашей обычной жизни, в которой буллинг будет существовать всегда.
Можно сколько угодно говорить о том, что футбол – это всего лишь игра. А потом тебе прилетает фаер в шею или мимо головы свистит бутылка или бильярдный шар, как это было у меня в Дании, где мы играли молодежной сборной, – и ты запоздало понимаешь, как легко может по чьей-то глупости оборваться человеческая жизнь.
Бывало ли мне страшно? Когда молод, о страхе вообще не задумываешься, тем более в игре. Даже не смотришь, что именно в тебя летит, – просто инстинктивно откидываешь все в сторону. Да и с фаерами сейчас на стадионах строго. Когда случается травма, это куда страшнее.
Собственно, и в более зрелом возрасте я не думал, стоя в воротах, ни о себе, ни о родных, ни о близких. Понимал лишь одно: мяч не должен оказаться в сетке. Понятно, что есть определенные законы – техника безопасности, если хотите. Если идешь в ноги, руками должен как-то беречь голову, под себя ее убирать. Если у тебя это не получается – да, случаются повреждения, иногда тяжелые. Но опять же, футбол достаточно непредсказуемая в этом отношении штука. Например, когда мы играли с «Ромой», Марио Фернандес подкатился и получил коленом по голове. Лежа.
Лучшее в моем списке желаний – играть за клуб, который хочет, чтобы я был его вратарем.
Начав играть во взрослой команде, я порой дико обижался на Газзаева за то, что он не дает мне играть столько, сколько хочу. На своих первых сборах с клубом в Израиле я тренировался исключительно с Чановым, который давал мне всевозможные вратарские упражнения, но как только дело доходило до серьезной футбольной работы в воротах, Газзаев отправлял меня отдыхать.
Я никогда не пытался с ним спорить, вообще не привык к такому, но сидел возле поля на пригорке и злился: вроде хорошо тренируюсь, стараюсь изо всех сил – почему тогда не играю? Когда изнутри прут азарт, эйфория, юношеский максимализм, желание выйти на поле и всех порвать, то не всегда получается понять, что тренеры таким образом на самом деле очень грамотно и бережно подводят тебя к серьезной работе. И уж тем более трудно правильно это оценить.
Ну а потом была та самая игра с молодежной сборной Израиля. Веня Мандрыкин отыграл целиком весь первый тайм, а где-то за полчаса до конца игры мне вдруг сказали выходить. Даже размяться толком не успел.
Я вообще не рассчитывал, что мне дадут тот шанс. Тем более что реально считался третьим вратарем в команде, даже двусторонку не всегда играл, а тут – центральный матч! И так получилось, что у наших ворот за всю игру не было никаких моментов, а стоило мне встать в ворота, нам тут же назначили штрафной.
Я даже подумать ничего не успел. Подача, израильский игрок бьет головой, мяч от газона летит чуть ли не в девятку, я отчаянно в эту девятку прыгаю, каким-то чудом касаясь мяча, он меняет