Он снова вернулся в номер и позвонил по телефону с жалобой на соседей. Их вечеринка давно уже вышла за пределы его терпения. Метрдотель принес свои извинения, пообещав тотчас же исправить ситуацию.
В этот же момент в отель пришли Элла со своим мужем.
– Мы к Нежинскому.
Через час Львов понял, что никто ему не поможет, кроме него самого. Он снова оказался у двери злополучного соседнего номера. Он завел руку, чтобы постучать, и завис. Наконец он стер со лба выступивший пот, собрался и ударил костяшкой среднего пальца по двери. Его робкий стук никто не услышал, тогда он собрал пальцы в кулак и ударил своим маленьким кулачком, еще и еще.
– Кто там еще?
– Я, – ответил сам себе Львов. «Кто я на самом деле?»
– Что надо? – два вопроса, «кто я и что мне надо?», которые мучили Львова всю сознательную жизнь еще сильнее, чем классические – «Кто виноват?» и «Что делать?».
– Входите, милейший, – завопили за дверью. Он дернул ручку, дверь отрицательно покачала головой. В этот момент за ней раздался выстрел, потом еще один. Львов не выдержал и дал деру обратно к себе в номер. Он заперся и позвонил своему другу чекисту, чтобы тот срочно приехал в «Гранд Нуар» с оружием.
Через полчаса Львову позвонил метрдотель и сказал, что к нему два гостя. Иннокентий сказал, что ждет их, и попросил пропустить.
Зоран в «Бане»
Зоран сидел в библиотеке, листал старую газету и читал статью критика Львова, пытаясь выстроить хронологию происшествия.
* * *
Месяцем ранее событий в отеле «Гранд Нуар» в одном из журналов вышла разгромная статья, посвященная пьесе Нежинского «Баня». Львов набросился на нее, будто хищник на жертву. Сатирическая постановка на революцию, которая рисовала в ярких картинках Нежинского все прелести и недостатки общества. Причем общество было раздето догола и намылено так талантливо, что трудно было себя не узнать.
Больше всего Львова возмутило то, что какой бы революционной пьеса ни была, посвящена она возлюбленной Нежинского – Элле.
Сюжет пьесы был до гениального прост: Элла и Веня идут в баню, но вдруг вспоминают, что у них нет веника. Имя Веня решено было не менять, потому что Веня олицетворял тот самый веник, который заготовил народ. Веником надо было выбить из людей все старые привычки и вымести их тем же веником вон. Где же взять веник? Пришлось идти в народ. Видя, в каких ужасных условиях живет народ, они желают отмыть его и привести в божеский вид и зовут с собой в баню всякого встречного.
«Как он только мог сравнить революцию с этой женщиной легкого поведения, с низкими желаниями, которая готова дать каждому встречному по первому желанию» – выделил строчку в газете Зоран.
Пьеса прошла с большим успехом, но после разгромной статьи Львова тут же была закрыта, нельзя было критиковать революцию ни в каком виде. С некоторых пор по заданию партии он брал на карандаш любого за вольности в искусстве.
Львов открыто ненавидел Нежинского, и, как оказалось, было за что. Элла – его однокурсница, в которую он был влюблен еще в институте. Уже тогда говорили о ее страсти, сплетничали, что она дает всем, но ему так и не дала. Вот где была зарыта обида Львова. И всякий раз, когда она вырывалась наружу, превращалась в злую, лающую шавку. Кроме того что Нежинский был автором и художником пьесы, он также сыграл одну из главных ролей, тем самым обнажил все гештальты Львова, которого в свое время не взяли ни в театральное училище, ни в художественное. Вердикт приемной комиссии был единогласен: бездарность.
«Надо будет на неделе сходить в баню», – вдруг понял, к чему вся эта постановка, Зоран.
– У Львова было достаточно оснований убить Нежинского, кроме того, что кишка тонка, – рассуждал вслух Зоран.
– Что вы сказали? – спросила его официантка, забирая пустую креманку.
– Нежинский. Знаете такого поэта?
– Конечно, он мой кумир.
– Не может быть.
– Очень даже может.
– Вы с ним были знакомы?
– Можно и так сказать. Я его знала, а он меня нет.
– Может, тогда нам стоит познакомиться, во избежание таких же поворотов.
– Может, только мне уже пора, надо работать.
– Подождите еще минутку. А что вы делаете сегодня вечером?
– Это приглашение на свидание?
– Да, выпьем кофе.
– Нет, времени нет, давайте сразу шампанское.
– А-ха, вы из тех, кто торопится жить?
– Да, жизнь коротка, а юбки короче, как сказал однажды поэт.
– Вы знаете, что он был найден мертвым в соседнем отеле? – все еще думал о своем проваленном деле Мудрич. – Я про Нежинского.
– Конечно, кто не знает.
– Я не знаю, расскажете?
– Сейчас, только губы помадой намажу, – холодно усмехнулась она. – А вам зачем?
Эта Настя как две капли была похожа на Настю из прошлого сна, но не так мила. Обиделась. Вот что делает с девушками отказ. Если девушка просит, значит, надо ей дать.
– Я тоже его поклонник в некотором смысле.
– В каком смысле?
– Я его названый брат, – вдруг вырвалось у Зорана. Ему необходимо было придать скорость событиям. И они не заставили себя долго ждать.
– Серьезно? – загорелись глаза у девушки. – А я была горничной в ту злополучную ночь, я убиралась в «Гранд Нуаре», – не удержалась девушка, ей вдруг захотелось как-то породниться с братьями. Она влюбленно посмотрела на Зорана.
– Не может быть.
– Может, – улыбнулась она. – Вы мне очень понравились, помните, как в одном из стихов Нежинского:
Я, выросший на миндале и инжире, среди фруктовых национальностей прочих, вымажу вас во взгляде жирном, в душных объятиях Сочи. Море забудете, оно везде солено до банального. Я тот вулкан, который вы будите, разбивая зрачков хрустальное. Успокойте меня, вам по силам. Высушим червоточину шампанским. Милым, готов быть милым, только дайте напиться знакомства шансом.
Зоран не мог поверить в такую удачу, но еще меньше, что так быстро влюбит в себя эту девушку.
– Да вы его фанатка.
– Еще какая!
– Я тоже. Ну так придете?
– Я же уже сказала. С удовольствием.
– С удовольствием это другое дело… другое дело, скорее бы уже дали другое дело, – опять ухмыльнулся про себя Зоран. Он подставил свое красивое лицо под большие глаза официантки. «Я ведь даже не знаю, как ее зовут».
– Вы ведь даже не знаете, как меня зовут!
– Знаю, – вдруг вспомнил Зоран, что девушку зовут Настя, но не мог понять, откуда он это знает. Он просто отшутился: – Я