Зоран задумался, он пытался разобраться, то ли Элла пытается прикрыться мужем, то ли он действительно был главным режиссером этого спектакля. Он наблюдал за своей мыслью, как она пытается найти выход из этого лабиринта, он начал за нее переживать так сильно, что это заметила даже Элла:
– Что за страдание появилось на вашем лице?
– Мысль, ведь мысль – это и есть страдание. Вы согласны?
– Нет.
– Почему нет?
– Просто, просто я люблю это слово «нет». Иногда оно не зависит от моего мнения. В нем гораздо больше свободы, чем в слове «да». Да?
– Да. Видимо, вам слишком часто приходилось говорить да. Да?
– Да. Вся жизнь из компромиссов. Слишком часто женщине приходится соглашаться, даже если она не хочет. От этого потом она становится неинтересна.
– Позвольте женщине выражать свое «нет», и вы влюбитесь в нее заново, – многозначительно произнес Зоран.
– Очень точно, – усмехнулась ему Элла.
– А что с предсмертной запиской Нежинского? Она была?
– Да, но ее же утащила горничная.
– А что же в ней было написано?
– Откуда мне знать? Точнее сказать, я так и не узнала, – все еще не сдавалась Элла. Зоран не стал настаивать.
– Я просто попросила написать на клочке бумаги, что бы он хотел сказать перед смертью.
– Так кто же ее выложил на стол, если вы сами все инсценировали?
– В этом и весь вопрос. Это могла сделать только горничная.
– Значит, у него были какие-то отношения с горничной?
– Выходит, так. И вот это самое обидное. Впрочем, он всегда говорил, что, кроме рифмы, у него никого нет.
– А что обидного?
– Что в «последние минуты жизни» горничной он доверял больше, чем мне.
Зоран и Настя
Зоран сидел со сборником стихов и находил там все больше себя:
Снова я,
небритый, поздно, твой.
Осторожные двери,
усмехнулись глаза.
Ты, качнув головой,
скинула недоверие
и свежесть волос назад.
Снова твой на целую ночь,
на утро,
от шершавого подбородка
до мыслей, до рук,
мы ее опорочим,
мутную,
обнимаясь то крепко, то робко,
словно мечущие икру.
Ты займешь в рассудке
всё пространство,
много больше знаний моих.
Как животное, теплотой
заласканное,
завернешься в моей тени!
Долго будет так продолжаться,
насколько возможно,
насколько соскучились.
Как в порту кладь ручная
у сердца, друг к другу, как регистрация,
поцелуями вымученная.
Попрошу подержать слова,
как простые вещи,
нет их в книгах,
только в твоих глазах,
в клетчатке бытия переменчивого
замрут, и ты не двигай.
Закрыл Зоран книжку и положил на стол. В этот самый момент Настя вернулась к столику.
– Анастасия, еще один вопрос, как вы попали в этот отель?
– Мне помогли, сначала я работала в другой гостинице, а потом мне предложили перейти сюда. Я, конечно, согласилась.
– А кто предложил?
– Таксист, совершенно случайно сказал, что этом отеле есть вакансии.
– Вы ездите на такси?
– Это тоже была случайность, надо было отвезти сюда фиолетовую шляпку, которую забыла в нашем отеле некая мадам, которую я никогда не видела. Когда я привезла шляпку, я спросила, нет ли у них в отеле вакансий? Таксист не обманул. И самое замечательное, что отель этот находится очень близко к нашему поэтическому клубу.
– Это там вы заболели Нежинским?
– Да, именно.
– А кто вел клуб?
– Яков Соломонович.
– Яков, значит, все понятно.
– Вы его знаете?
– Нет, но наслышан. Еще бы, он возглавлял одно время Союз литераторов.
– Мы же не случайно встретились с вами?
– Нет, не случайно.
– Но как вы меня нашли?
– Вы знаете, я нашел этот сборник стихов «Варварство». И там все было предначертано. Я просто пошел по его стихам.
* * *
На следующее утро со второго этажа отеля спустились двое. Оба были припухшие после сна. На лицах читалось недовольство.
– Доброе утро, – улыбнулся им Мефисто. – Как вам номер, Гарри?
– Это для вас оно доброе, – ответил лысый.
– Господа, вам не кажется, что вы переспали в одном номере?
– Чем вы нас напоили? – возмутился Длинный.
– Просто кофе. Как вам спалось в одной постели?
– Вы специально все это подстроили.
– Господа, разве я похож на строителя? Расскажите лучше, что вам снилось?
– Снилась какая-то поэтическая чертовщина.
– Ну, теперь вы понимаете, что девушка ни в чем не виновата.
– Понимаем, но дело почти закрыто.
– Так откройте его настолько, чтобы можно было вытащить из него девушку, иначе об этой вашей ночи будет знать весь город.
– Это шантаж, – возмутился Длинный. Его мутный взгляд блуждал по холлу.
– Нет, я просто предлагаю сотрудничество.
Длинный посмотрел на лысого. Они молча согласились.
– Ну, хорошо. Значит, по рукам.
– Дал бы я вам по рукам.
– То есть да?
– Да, – недовольно ответил Гарри.
– И еще один вопрос: вы нашли Нежинского?
– Вы смеетесь?
– Нет. А что?
– Его же похоронили черт знает когда. На кладбище ищите.
– Я понял. Значит, нет.
* * *
Прошло всего полгода после той истории, и она уже подзабылась в суете дней, если бы не снег, который валил за окном.
– Добрый день, – подошла к ресепшену женщина, которая показалась Мефисто очень знакомой. Ему хватило тридцать девять секунд, чтобы понять, что снег пошел не зря.
– Добрый день, Настя. Вы как снег на голову. Какими судьбами?
– Зашла вас поблагодарить. Представляете, они от меня отстали, теперь я свободна.
– Свобода вам к лицу, – улыбнулся Мефисто. – Очень рад, что справедливость восторжествовала.
– Так что же все-таки случилось в тот вечер в «Гранд Нуаре»? Не томите меня. Вы наверняка в курсе. Потому что я так и не поняла. У меня нет объемного изображения.
– Начнем сначала. Нежинский поселился в отеле, к его удивлению, по соседству с его заклятым врагом Львовым, который и раньше критиковал поэта за его стихи, а теперь просто намерен был выдавить его из жизни. Опасаясь за свою жизнь, находясь под впечатлением убийства Серого, Нежинский обращается за помощью к своей любимой Элле Красновой. Он понимает, что следующим может быть он. Элла, подливая масла в огонь, намекает Нежинскому, что теперь ему трудно будет скрыться. Нежинский в ужасе. Предвидя, что поэт может наложить на себя руки, Элла предлагает ему другой план, но перед этим поэт наследует ей свои стихи и квартиру, в которой Элла уже