Сьюзан пошла первой, за ней Джейми. Я карабкалась последней, медленно и осторожно, тщательно выбирая, куда ступать. До операции я бы ни за что не смогла вот так вот взять и подняться по лестнице: на костылях было бы не удержать равновесие. Грохнулась бы, как пить дать… Во рту пересохло, сердце заколотилось. Я схватилась за поручни.
Лестница окончилась чем-то вроде балкончика, который просто нависал на самой верхотуре над рядами церковных скамеек. На мгновение скамейки закружились у меня перед глазами. Я шмыгнула в какую-то каморку сбоку, где сквозь дырки в потолке свисали толстые плетёные верёвки.
– Это комната звонарей, – сказала Сьюзан. – Вот за эти верёвки они тянут и так звонят в церковные колокола.
Джейми сделал вид, будто дёргает за верёвку.
– Ни в коем случае! – нахмурилась Сьюзан. С самого начала войны колокольный звон прекратили, оставив сугубо в качестве сигнала тревоги, на случай если немцы всё-таки высадятся.
По деревянной стремянке, прибитой к стене, Сьюзан, а вслед за ней и Джейми полезли наверх. Я же тупо уставилась на перекладины. Карабкаться по стремянке мне ещё не доводилось – с косолапой ногой о таком и думать нечего.
– Ты держись за бортики, а по перекладинам ногами перебирай, как по ступенькам, – проинструктировала Сьюзан.
Я полезла. Правую ступню старалась протискивать как можно дальше вперёд, пока пальцы не упрутся в стену за стремянкой. Так вес давил на пятку, и было не очень больно. Но всё-таки непросто. Напоследок оглянулась вниз – пол снова закружился.
Над комнатой звонарей, в основании шпиля, висели восемь колоколов. Размером – огромные, как кадки для купания. Я задержалась ненадолго, стараясь справиться с волнением.
– Надо же, такие большие, – проговорила я вслух.
– Каждый звенит на какой-нибудь одной ноте, – сообщила Сьюзан. – Звонари тянут за верёвки в определённом порядке, и получается музыка. Это называется переменный трезвон. В детстве я тоже была звонарём в отцовском приходе.
Тем временем у меня начинали дрожать руки. Промеж колоколов вверх вела стремянка покороче – и мы добрались до очередной маленькой дверки, в общем-то просто деревянной створки, которая открывалась на себя. Сьюзан распахнула её, и все по очереди ступили в проём, наружу. Снаружи как раз на этом уровне церковный шпиль опоясывала узкая наблюдательная площадка – такой вроде как бортик, обнесённый по кромке каменной стенкой пониже груди.
Я заглянула за край стенки. До земли – как до луны. Я и не думала, что мы так высоко забрались. Трава внизу качнулась, точно вздохнула; я почувствовала, что меня клонит вперёд… Я завопила.
– Ада! – Сьюзан схватила меня за плечо. – Что с тобой?
Я вцепилась пальцами в парапет. К горлу подкатила тошнота.
– Всё нормально, тебе ничего не угрожает, – попыталась успокоить меня Сьюзан. – Стена очень прочная, отсюда не упадёшь.
Всю жизнь я провела, выглядывая на улицу из окна на высоте четвёртого этажа. Казалось бы, уж могла бы и привыкнуть.
Джейми носился от одного края площадки к другому и визжал от восторга.
– Джейми! – крикнула я. – А ну прочь от края!
– Да оставь ты его, – встряла Сьюзан. – Ничего с ним не случится.
В голове гудело. Торчать на этом шпиле – что сидеть под бомбёжкой.
Сьюзан сказала:
– Наверно, это всё-таки была не очень хорошая идея. Пойдёмте-ка вниз.
– Нет! – воскликнула я.
– Ада, если ты боишься высоты, это нормально.
Я сжала зубы и уткнула в неё озлобленный взгляд.
– Ничего. Я. Не боюсь.
– От нашего дежурства в пожарной охране исход войны не изменится, – заметила Сьюзан.
Но что, если изменится? Только не большой войны, а моей, личной? Что, если мой страх меня защищает?
– Я. Буду. Дежурить.
И встала твёрдо, ноги прямо, рукой упёрлась в кровлю шпиля.
Постепенно до меня дошло, что если смотреть не вниз, а вверх, то дело не так уж и плохо. С одной стороны поднимались холмы, покрытые зимой бурой травой. С другой простиралась безупречная гладь океана. Я глубоко вдохнула, грудь наполнилась солоноватым запахом моря. Ветер пощекотал лицо. Небо над головой стало казаться безопасным.
До первых бомб, конечно.
Спуск дался мне труднее, чем подъём. Ведь чтобы спуститься, приходилось всякий раз свешивать одну ногу вниз над пропастью, пока не отыщешь ею ступеньку. Ущербная правая то повисала в воздухе, то на неё ложился вес всего тела.
– Зачем тебе так себя мучить? – проговорила Сьюзан, наблюдая за мной.
– Ничего я не мучаюсь, о чём ты.
Я пересекла комнату для звонарей и принялась спускаться по винтовой лестнице. Но даже в медленном темпе это было непросто. А спуститься быстро я бы точно не смогла.
Но если дать страху себя одолеть, он ведь никогда не отпустит.
Выйдя из церкви, я немного постояла, ощутила твёрдую почву под ногами, успокоилась. Окинула взглядом церковный погост.
Мамы больше нет. Мама умерла.
Тут мне в голову пришло кое-что.
– А где тело Бекки лежит? – спросила я у Сьюзан. – Где её могила?
Глава 15
– Не здесь, – ответила Сьюзан. – Она похоронена в своём родном городе.
– Но её похороны здесь справляли, – неожиданно припомнила я. – Полгорода явилось.
Сьюзан нахмурила брови.
– А ты откуда знаешь?
– Леди Тортон сказала. Очень давно. – Так и сказала: «На похороны полгорода пришло». Я, правда, тогда не знала, что такое похороны, но слова запомнила.
– Надо же, ты помнишь. – Сьюзан взяла Джейми за руку и повела нас домой. За моей рукой она тоже потянулась, но я прикинулась, что не заметила.
– Я всё помню, что касается Бекки, – проговорила я.
– Почему?
Я пожала плечами.
– Она была для тебя важна. Ты её любила. От неё у нас остался Коржик.
Сьюзан глубоко втянула носом воздух. Когда она выдохнула, изо рта вышло облачко белого пара. Она зашагала быстрее.
– Основные решения после её смерти принимали родители, – проговорила Сьюзан. – Отпевали здесь, потому что здесь у неё все друзья. Дом раньше принадлежал её бабушке, так что сюда она с детства наезжала. А похоронили уже там, в родительском приходе. Думаю, родители так решили, чтобы иметь возможность приходить к ней на могилку. Обычно могилы любимых и близких стараются навещать.
– Да, ты говорила, – напомнила я. – Насчёт мамы. – Хотя, что к любимым,