– Да, колхозники многим интересным занимаются, – сказал мне, между прочим, Иринарх. – А вот что касаемо единоличников, так я не знаю… Давно хотел я, друг Орест Иванович, заострить твое внимание на деревне Ручеечки. Знаешь, у Темного мыса?
– Темный мыс я знаю! Как не знать! Кругом, ягодники – малина, черная смородина, красная смородина. А на реке – бакан. Весь куликами обгажен, а бакан-щику лень почистить. Целыми днями спит!
– Вот, вот. Лунин, баканщик. Да в Ручеечках и все-то жители – двенадцать дворов – все Лунины.
Запуск коробчатого змея. Фото Б. Рябинина.
Меня это не изумило, На Севере так бывает часто. Целая деревня Патрикеевы, или Подхомутовы, или Коничевы, или Калиничевы, или Коричевы, или Лунины.
– Ну и что же эти Лунины? – спрашиваю.
– Так что ж! – отвечает Иринарх, – все Лунины как Лунины. Трудящиеся единоличники. Народ пожилой, довольно робкий, но честный. Хлеб сеют ранним севом, как рекомендовано. Семена употребляют сортовые, повышают урожай. Bo-время выполняют обязательства перед государством. Собираются, наконец, в колхоз вступить, – очень уж им понравилась механизация скотного двора. Ну вот, Лунины, значит, как Лунины, Но видишь ли, есть там одна старушечка – мамаша Лунина. Так она, понимаешь ли, вместо кроликов там или енотовидных собак, стыдно сказать, чертей в овине разводит!
– Колдунья?
– Нет, кружевница.
– При чем же черти?
– А вот при чем. Проказами чертей она свои неудачи объясняет. Старушечка когда-то была кружевницей очень искусной. Хорошие узоры выдумывала. А теперь застопорило у нее что-то. Объясняет, что черти мешают, пакостят ей всяко. Путают.
– Пойдем в Ручеечки?
– Пойдем, пойдем.
* * *
„Мороз декабрьский", „мороз январский", „февральская вьюга", „мартовская изморозь", „иней весенний", „иней осенний" – вот она какие узоры плела. Перекупщики охотно эти северные кружева скупали. Иные дельцы, перепродавая кружева, на вырученные капиталы себе дома каменные в Санкт-Петербурге строили. А старушка все в своей избушке при лучине работала.
Пришло иное время. Перекупщиков след простыл. Кружевницы, объединенные в артели кружевного союза, работают не дома при лучинах, а в мастерских. Тепло в мастерской, светло – электричество проведено с лесопильного завода. И только мамаша Лунина из деревни Ручеечки сидит в своей избе.
– Не хочу в мастерскую. Беру заказ на дом!
Причины этого якобы такие: В зимний день, в январский час прилетает якобы к оледенелому маленькому ее окошечку рождественский ангел. Жемчужным ногтем своим он по льду окна морозный узор выцарапывает. Этот узор старуха якобы узнает и переносит на кружево. Но плохо это удается – дрожат руки. Кто-то нитки путает. Кто? Не иначе, как силы, враждебные ангелу, по-иному говоря – диавол. И живет этот диавол, может быть попросту чортик, как соображает мамаша Лунина, поблизости, в овине. Однако мамаша Лунина не унывает. Терпение и труд все перетрут, даже чортика.
– Лунины в полном составе, представители всех двенадцати дворов, встретили нас у околицы, – продолжал свой рассказ Орест Иванович. – Иринарх провел меня прямо к мамаше Луниной. Он сказал ей:
– Пришли смотреть твоего чортика, который мешает работать. Покажешь нечистого?
– Нарочно не показываю. Он и мне-то самой мерещится не часто, – скромно
ответила мамаша Лунина. Это была маленькая хрупкая старушка с тонкими изящными руками. Вздохнув, она добавила:
– Нынче нам иное померещилось. Более противное. Будто пролетел вчера над Темным мысом красный гроб…
– Гро-об?…
– Ну, не гроб, так красный сундук. Кто его разберет. Летело что-то… Я из окна видела.
– Ладно, разберем, – важно сказал Иринарх. – Сперва покажи чертей. Возьми, мамаша, палку и погоняй чертей из овина. Ведь не в первый раз, сама знаешь, как делать надо!
Старушка вздохнула.
– Тревожить-то их зря стоит ли? Ведь сидят смирно… – нерешительно сказала она.
Тем не менее взяла палку, подмигнула Иринарху и, крадучись, направилась к овину. А Иринарх мне тихонечко:
– Готовь аппарат, Орест Иванович. Мамаша Лунина подкралась к овину.
Нацелилась. Размахнулась. Хлоп палкой с размаха. Я аппаратом – „чик"! Запечатлел. От овина – дым, пыль. Мамаша Лунина спрашивает неуверенно:
– Ну, как? Видали? Они, черти, с пылью, бывает, сыплются.
– Аппарат покажет, говорю, было или не было". – И пошел проявлять снимок.
Снимочек, что и говорить, получился удачный. Все Лунины собрались посмеяться на то, как мамаша Лунина овин палкой лупит. Единогласно решили, что чертей, по крайней мере на этот раз, из овина не повыскакивало…
– Обман зрения – твои черти! По пустому месту лупила, мамаша.
* * *
После обеда прилег спать. Только задремал – крик. Вижу – бегут Лунины. Бегут нас будить. Впереди быстроногие подростки, за ними взрослые, а позади два каких-то старика и пятилетняя девочка.
– Гроб летит! С Темного мыса виден! Мы тоже бежим на Темный мыс.
С мыса широко видно на все стороны. Солнце идет к закату. Ветер крепчает. На реке багровая зыбь раскачивает обгаженный куликами бакан. Баканщик бестолково ездит на лодочке и орет, указывая веслом в небо:
– Вон! Вон!
Разбегаются в обе стороны волны, алый наш парус плывет высоко в небесах!
Видим: над лесом действительно летит алый, озаренный солнцем предмет. Приближается с наветренной стороны. Геометрически строен. И верно, смахивает на сундук какой-то.
– Ящик! – говорит Иринарх.
– Почтовая посылка с небес, – язвлю я. Тут летающий сундук запетлял. Он неожиданно выписал в воздухе восьмерку. И вслед за этим зашевелились вершины деревьев.
Это налетел шквал.
Затем сундук взмыл ввысь, покачался, как маятник, и рухнул вниз, в лес, в лапы сосен.
На гребне Темного мыса жестикулировали Лунины. Мы же с Иринархом, испытывая понятное волнение, кинулись через малинник в ту сторону, где скрылся летающий сундук.
Бежали минут десять. Продираясь через кустарники, я не столько приглядывался, сколько прислушивался. Я знал, что вот-вот услышу голоса людей, ибо в возможность самостоятельного полета сундуков поверить трудно. И вот, наконец, я услышал ругань.
На лужайке стояли двое. Один перевязывал платком окровавленную ладонь. Он повторял беззлобно:
– У-у, зверь кумачевый! Зверь бамбуковый!
Другой, срывая ягоды с куста, молча ел малину.
Оба были молоды. Лет по шестнадцати. Зеленые костюмы „юнгштурм" измазаны глиной. Оружия ни у того, ни у другого не заметил.
– Молодые люди, – спросил я, – какого зверя