Сам полковник был окутан тремя полупрозрачными, мерцающими сферами магических щитов, которые искажали воздух вокруг него. Он встречал нас как враждебную, неконтролируемую силу.
Две группы застыли друг напротив друга. С одной стороны — чистые, организованные, вооружённые до зубов бойцы ИСБ, не сделавшие ни одного выстрела. С другой — мы. Окровавленные, израненные, вымотанные, несущие на руках и плечах своих мёртвых и раненых товарищей.
Полковник сделал шаг вперёд, его голос прозвучал холодно и требовательно, разрезая напряжённую тишину:
— Доложите обстановку.
Кайл осторожно передал раненого бойца, которого поддерживал. И медленно, не таясь, пошёл вперёд, в пустое пространство между двумя отрядами. Он остановился в паре метров от мерцающих щитов. Его лицо, покрытое грязью и потом, было маской ледяной ярости.
— Обстановка? — его голос был тихим, почти шёпотом, но в звенящей тишине его услышал каждый. — У тебя в ведомстве крыса, полковник. Или ты просто некомпетентен.
Лицо полковника мгновенно побагровело. Я увидел, как его рука в перчатке едва заметно дёрнулась, словно он хотел отдать приказ.
— Что вы себе позволяете⁈
— Твоих людей отправили на убой, а следом и нас, это была ловушка. Здесь была четвертка и нам просто повезло! Так что да… течёт у тебя где-то. И очень сильно.
Не дожидаясь ответа, не удостоив полковника даже взглядом, Кайл резко развернулся и пошёл обратно к нам.
— Забираем наших. Уходим, — бросил он, и это был приказ только для нас.
Мы двинулись следом за ним, проходя мимо застывших, как истуканы, бойцов спецназа. Никто не проронил ни слова. Никто не поднял на них глаз. Мы просто шли, неся свою тяжёлую ношу, оставляя за собой кровавые следы.
Я обернулся в последний раз. Полковник ИСБ так и стоял на крыльце, в коконе своих бесполезных щитов, глядя нам вслед. Его лицо было искажено смесью ярости и абсолютного, унизительного бессилия.
Глава 9
Глава 9
В воздухе повисло ледяное напряжение. Казалось, один неверный шаг, одно резкое слово — и стволы автоматов спецназа откроют по нам огонь.
Кайл молча достал свой коммуникатор. Его движения были подчёркнуто медленными, демонстративными. На глазах у оцепеневшего полковника и его бойцов он переключил канал с защищённой ведомственной частоты на общую.
Этот простой щелчок тумблера прозвучал в тишине, как выстрел. Это было прямое нарушение протокола.
Его голос, усиленный динамиком коммуникатора, прозвучал громко, чётко и официально, разрезая предрассветный туман:
— Говорит капитан Кайлов, Тридцать второй отдел полиции. У нас пострадавшие после боестолкновения. Требуются несколько бригад скорой помощи. У нас тяжёлые! По адресу…
Я увидел, как лицо полковника ИСБ исказилось от ярости. Он сделал шаг вперёд, но замер. Остановить вызов скорой помощи раненым… даже для полковника ИСБ это было бы последним приказом в его карьере. Он был в ловушке. Кайл только что публично вскрыл его провальную операцию, и он ничего не мог с этим поделать.
Охотники поняли приказ без слов. Как единый организм, мы двинулись, формируя импровизированный защитный периметр вокруг наших раненых. Мы отвернулись от спецназа, полностью игнорируя их присутствие. Сейчас были только мы — живые, раненые и мёртвые. И мы спасали своих.
Я смотрел на Кайла, и внутри меня на смену усталости и боли пришло острое, почти болезненное уважение. Он обошёл полковника через голову. Наплевал на субординацию, на секретность, на ярость в глазах чиновника в идеальном мундире, защищённого тремя щитами. На всё. Просто чтобы спасти людей. Своих. Наших.
Спустя десяток минут мы услышали первые сирены. Помощь была в пути. Охотники, не дожидаясь медиков, продолжили оказывать помощь раненным и привадить себя в порядок. Расположились мы возле наших фургонов.
Кайл, стоя чуть в стороне от этой мрачной суеты, сделал второй звонок — на этот раз в отдел. Я как раз оказался достаточно близко, чтобы слышать разговор.
— Дежурный, это Кайлов, — голос капитана был уставшим, но собранным, ни капли паники. — Как обстановка в отделе? Докладывай.
Из динамика донёсся взволнованный, почти срывающийся голос нашего дежурного:
— Был один вызов час назад, аномальная активность, но…
— Кого отправили? — резко перебил Кайл, и я почувствовал, как он напрягся.
— Вызвали резервную группу Смирнова, — с явным недоумением в голосе ответил дежурный. — Их с выходного дня подняли. Указание было — вашу группу не отвлекать от «стратегической задачи».
Наступила долгая, тяжёлая пауза.
— … Ясно. Хорошо, — наконец произнёс он, и его голос стал ледяным. — Мы возвращаемся. Конец связи.
Кайл убрал коммуникатор. Сирены скорых выли уже совсем близко, но я их почти не слышал. В голове билась одна-единственная мысль.
Нас держали здесь. Намеренно. Нас, самый эффективный отряд отдела, мариновали в лесу, как пушечное мясо на запасном пути, а на угрозу в городе срывали с отдыха резервистов. Нас не просто отодвинули на второй план. Нас целенаправленно убрали с доски, чтобы не мешали. Это был чей-то расчёт.
Первые кареты скорой помощи с воем вылетели на поляну из-за поворота. Хлопнули двери, и пространство наполнилось быстрыми, чёткими командами медиков. Началась хаотичная, но отлаженная сортировка раненых.
Кайл полностью взял командование на себя, его голос звучал ровно и властно, перекрывая суету.
— Тяжёлых — в первую очередь! Этот без сознания, но дышит! Здесь — артериальное, жгут уже наложен!
Мы работали как единый механизм, помогая медикам. Передавали им на носилки своих товарищей, коротко докладывая о ранениях. Никто больше не смотрел в сторону полковника ИСБ и его бойцов, которые отошли к своим машинам.
Когда последний фургон с ранеными, взвыв сиреной, скрылся в утреннем тумане, мы, наконец, поплелись к своей машине. Я завалился в наш фургон, тяжело рухнув на жёсткое сиденье. Дверь с глухим стуком захлопнулась, отрезая нас от запаха крови и смерти.
Ворон завёл двигатель, и мы тронулись.
В салоне повисла абсолютная, давящая тишина. Никто не проронил ни слова. Никто не обсуждал бой, не хвастался и не жаловался.
Я откинул голову на спинку сиденья, чувствуя, как гудит каждая мышца, протестуя против пережитых перегрузок. Адреналин ушёл, оставив после себя лишь тупую, ноющую боль и холодную, липкую усталость.
Краем глаза я видел Грома. Наш гигант, сидел, ссутулившись. Его огромные, могучие пальцы, способные крошить бетон, сейчас неуклюже пытались