Позади бани стояла лавка, над которой чернела в стене круглая отдушина, заменявшая форточку. Яша чуть слышно вытянул из нее ком грязной тряпки, и на него пахнуло гарью и мылом. Он так и застыл на месте, воззрившись в открывшуюся перед ним странную картину. Брат, наклонившись над табуретом, снимал лист бумаги с какой-то темно-студенистой массы, лежавшей, как пирог, на подносе. В полутемном углу на корточках сидел Абросимов и раскладывал на полу листы. Ближе, у самой коптилки, кто-то черноволосый, стоя на коленках перед лавкой, писал, беспрерывно тыча ручкой в небольшой флакон чернил. Черноволосый беспокойно шевельнул плечами и повернул голову к отдушине. Это был Андрей Ждан. Яша молниеносно отпрянул назад и быстрее перепуганной кошки кинулся во двор. Он еще не оправился от испуга, когда перед ним выросла высокая фигура брата.
– Это ты был?
– Я.
– А тебя зачем сюда поставили? Ты что, не понимаешь?
– Я думал, что вы…
– На первый раз прощаю, но если еще…
Брат ушел. Темнота вокруг стала гуще. Лишь одна звездочка робко вздрагивала в небе. Будя неясную тревогу, гремела цепью собака во дворе Щукачева. Яша слушал, ждал, поглядывал на звездочку, и теперь уже казалось ему, что он – солдат, стоит на посту. Почему-то стало думаться не о том, что творится в бане, а о том, что делает сейчас старший брат, которого не видал целых пять лет. Может, Михаил, стоя на вахте, так же, как он, глядит в этот момент на ту же самую далекую, загадочно мерцающую звездочку, а его контрминоносец «Свирепый» мчится куда-то по огромному морю.
Александр вернулся из огорода один. Его товарищи, очевидно, удалились задворками. Яша лежал в сенях и со страхом ждал, что скажет брат.
– Дело такое, Яшка, слушай!
Шепот брата падал из тьмы прямо на щеку. Яша почти перестал дышать. Так вот чем они занимались! А он-то думал…
Брат снисходительно усмехнулся, когда Яша признался в своих предположениях. Бомбы! Их в бане не изготовляют. Для этой цели подвал нужен, где-нибудь на отшибе от поселка. Произойдет взрыв – все разнесет к черту. Нет, они делали другое: печатали листовки на гектографе. Дело несложное, но если накроют, то лет двадцать припаяют, сотая статья обеспечена. Понял теперь? Ты мог нас здорово подвести… Так слушай, что мы задумали…
Яша слушал, боясь шевельнуться. Казалось, брат рассказывал не о том, что будет послезавтра у них на заводе, а о том что может быть только в сказке про богатырей.
– А для вас, подростков, что мы требуем? Жалованье не меньше сорока копеек в день. Хорошо? Еще бы! Работать не десять и не двенадцать часов, как сейчас, а шесть. Здорово? Шесть! А нам, взрослым, – восемь часов. И требуем еще убрать с завода Крапивина и в первую голову управителя Скляревского…
Яша представил литейную без мастера Крапивина. Вот он, Яша, пришел туда. И никто больше не орет на него, никто не шпыняет его, как собаку. Он снова станет формовать детали, а не таскать литье. Ведь может так быть, Саша?
– Поживем – увидим.
– А может, ничего и не будет? Не послушают вас?
– Посмотрим. Мы ведь не просим, мы требуем. Все требуют, весь завод.
Яша широко раскрытыми глазами глядел во тьму. Он верил и не верил тому, что может совершиться
2. У ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА
Яша Жигулев попал в литейную случайно. И не хотелось Ивану Андреевичу отпускать сына на вредную работу, но пришлось. В инструментальном цехе Пригорского завода, где, он работал лекальщиком и куда ему больше всего хотелось определить Яшу, в то время не было набора. Да и в литейную взяли не сразу. Мастер Крапивин долгое время не говорил ни «да», ни «нет». Ждал, что Жигулев преподнесет ему курочку или поставит винца. Иван Андреевич не дал ничего.
Перед уходом на работу в первый день мать сама завязала Яше в платок хлеба, вареных картошек, соли в бумажке.
– А там не бегай зря. Не лезь к огню. Мастера слушайся, – наставляла онам
По большой дороге народ уже двигался вереницей, и чем ближе к заводу, тем гуще становился нескончаемый людской поток. В малой проходной, около которой горел керосиновый фонарь, сидел на лавке сторож в длинном тулупе.
Завод не был для Яши чем-то неведомым. Взобравшись на гору Крутояр, откуда открывалась даль на все четыре стороны, он не раз вместе с ребятами подолгу вглядывался в темно-красные, окутанные дымом заводские корпуса. Он знал, где какой стоит цех, что там делают, куда везут изделия по узкоколейке, проложенной вдоль забора. Не раз также бывал в проходной с узелком стряпни для отца и брата и смотрел, не мигая, в беспрерывно открывающуюся дверь. И тогда, в те минуты, его не пугал несмолкающий шум, грохот машин и звон железа, а, наоборот, манил, звал к себе.
Теперь было совсем другое. Он вдруг почувствовал себя маленьким, как только очутился на заводском дворе, в зимнем полумраке которого маячили мрачные каменные корпуса. Откуда-то с высоты сыпался ворох искр, а неподалеку что-то угрожающе фыркало и шипело.
– Смелей иди, – сказал брат, останавливаясь возле низкого закоптелого здания.
Отец, уходя, кивнул головой, и в глазах его Яша прочел то же ободряющее пожелание- Заревел второй гудок, и черные клубы дыма поползли по небу.
Яша нырнул в темный низкий пролет, ведущий в литейную. Едкий, удушливый запах горелой земли ударил в лицо. Перепрыгивая через нарытые всюду ямы, обходя кучи земли, Яша шел по цеху, как по огромному остывшему пепелищу.
В конторке он с час ждал мастера, прислушиваясь к гулу, доносившемуся из-за перегородки. Мастер Крапивин, пожилой сухрпарый человек с черной взъерошенной бородой, велел табельщику записать Яшу и потом, что-то невнятно буркнув, направился к выходу. Яша последовал за ним.
В цехе уже на полный ход шла работа. В дыму, над ямами и кучами земли, согнувшись и кашляя от гари и пыли, ходили чумазые бледные люди, как после пожарища, рылись и что-то искали в земле. Иногда они вскакивали на чугунные плиты и начинали притопывать. Вдалеке, в нестерпимом движущемся сиянии, виднелись печи.
Мастер остановился возле одного из рабочих, перегребавших землю.
– Вот, Трушков, ученик тебе, – сказал он и отошел.
Тощий чумазый парень с тонким длинным носом блеснул белками глаз в сторону Яши и, не сказав ни слова, взял чу-гунину, похожую на ящик без дна. Поставив ее на широкую доску,