Человеческих ран.
Ворон черный
На крыльях судьбы
Пляшет над миром,
Над гроздьями лжи.
Мудрый в покое
Черпает суть.
Глупый за силой
Падает в путь.
Но правда одна —
Доблесть и честь.
Лишь им удается
Человека вознесть.'
Я замолчал, открыл глаза. Бьёрн сидел, не двигаясь, уставившись на меня. Его лицо было каменным, но в глазах плескалось что-то новое — не просто интерес, а почти благоговение. Для него, человека устной культуры, ритмичная, образная речь, да еще на «древнем языке», была признаком высшей мудрости.
— Вот это да… — наконец выдохнул он. — Ты и вправду скальд. Такой ритмичной речи я не слышал даже от стариков на тинге.
Он отпил из рога, задумчиво сгреб в ладонь крошки со стола.
— Ладно, Рюрик-скальд. Пока что ты заслужил право дышать под моей крышей. Но смотри… — его взгляд снова стал жестким. — Если твои «знания» навлекут на мой дом гнев богов или принесут вред… твоя голова полетит с плеч быстрее, чем ты успеешь вспомнить свою следующую песню. Понял?
— Понял, хозяин.
— Иди. Осмотри усадьбу и наше славное поселение. Но далеко не уходи. Балунга! — крикнул он.
Тот тут же возник в дверях.
— Проследи за ним. Пусть погуляет. Но чтоб не дальше частокола.
Балунга кивнул, поджав губы. Роль няньки ему явно не нравилась.
Выйдя на улицу, я вздохнул полной грудью. Воздух был свежим, с примесью дыма и хвои. Я был не просто рабом на побегушках. Я был… почти вольноотпущенником под присмотром. С новым статусом пришла и новая возможность — осмотреться.
Я пошел не спеша, делая вид, что просто разминаю затекшие ноги. Балунга шел в десяти шагах сзади, как тень. Я чувствовал его взгляд между лопаток.
Поселение было больше, чем я думал. Не просто кучка домов, а настоящее укрепленное селение — хутор. Длинные дома, похожие на дом Бьёрна, стояли поодаль друг от друга, каждый со своим двором, загоном для скота, кузницей или мастерской. Их окружали хорошо обработанные поля, уже тронутые первой зеленью.
В центре, на возвышении, стояло большое, грубо сколоченное здание с высокой крышей — явно место для тинга, народного собрания. Рядом находилось пустое пространство для тренировок дружинников и празднеств.
Я дошел до высокого, бревенчатого частокола, что находился севернее бухты. Сторожевые вышки грозно стремились к облакам. И это были серьезные укрепления. Значит, угроза набегов была вполне реальной.
Отсюда, с возвышенности, открывался потрясающий вид на фьорд. Изумрудная вода, темные скалы, уходящие в небо. У причала качались знакомые силуэты драккаров. Возле одного из них, поменьше, кипела работа. Его вытащили на берег, положили на бок. Несколько человек со скребками и ножами очищали днище от водорослей и ракушек. Другие осматривали обшивку, конопатили щели паклей, пропитанной смолой.
Я не удержался и направился к ним. Балунга нахмурился, но не остановил меня. Спустившись к берегу, я наблюдал, как работают мастера. Руки сами потянулись поправить, посоветовать. Я видел недостатки, очевидные для меня, псевдоисторика, изучавшего чертежи и археологические отчеты.
Один из викингов, коренастый, с седой бородой и умными глазами старого волка, заметил мой пристальный взгляд.
— Чего уставился, трэлл? — проворчал он, не отрываясь от работы.
— Шпангоут, — вырвалось у меня. — Вот этот. Он стоит почти прямо. Если бы его поставили под чуть большим углом к килю… остойчивость была бы