Духи моря были крепче —
Съели змея лишь под вечер.
Кость, хребет и только жабры
Ярл доставил к дому правды…
Люди снова в смех упали,
Но наш ярл прочнее стали!
Лег он спать, познал он цену
Злой отваге, року, небу!
Он судьбу сломил нещадно,
Не сломавшись в битве ладной.
Он боролся с самой Судьбой. И не проиграл.'
Я закончил. Последний аккорд замер в воздухе. В зале стояла абсолютная, оглушительная тишина. Никто не дышал. Я видел широко раскрытые глаза мужчин, видел, как у женщин на глаза навернулись слезы. Они прожили эту историю. Историю о несгибаемости, о поражении, которое дороже иной победы. Это было созвучно их самой сути.
Первым пошевелился Бьёрн. Он медленно поднял свою громадную руку и с силой ударил кулаком по столу.
— ВОТ ЭТО САГА! — проревел он, и в его голосе зазвучало неподдельное восхищение. — Вот это игра! Вот это правда! Слышали⁈ Вот как надо петь о море и о доле мужской!
Тишина взорвалась. Все закричали, застучали кубками по столу, выражая одобрение. На меня смотрели уже не с опаской или любопытством. На меня смотрели с уважением. Я в очередной раз доказал, что я не просто раб. Я — носитель мудрости, скальд. Моя ценность взлетела до небес.
Ко мне подошел сам Бьёрн, положил свою тяжелую руку мне на плечо.
— Отныне, Рюрик, твое место — не в сенях. Садись ближе к очагу. Ты заслужил… Главное — пой мне и рассказывай о своих путешествиях!
Глава 6
Утро вломилось в сени колючими, холодными лучами. Они пробивались сквозь щели в досках и щекотали веки. Я с удовольствием потянулся, хрустнул всеми косточками. Сон по-прежнему был тревожным и прерывистым. В ушах все еще стоял гул от вчерашнего пира, от грохота кубков и одобрительных криков. Я был скальдом. Почти своим. Но ошейник по-прежнему натирал кожу, напоминая о моем настоящем статусе.
Из главного зала доносились звуки пробуждающейся жизни: звон котлов, возня детей, кашель. Этот кашель был привычным фоном — едкий дым от открытого очага щекотал и резал легкие всем, особенно детям и старикам. Он висел в воздухе постоянной, удушающей пеленой. Даже отверстие в крыше не помогало.
Я поднялся, подошел к двери и заглянул внутрь. Женщины и сама хозяйка, хлопотали у огня. Лица их были покрасневшими от жара, глаза слезились. Дети потирали свои воспаленные веки. И в этот миг все сложилось в идеальную, холодную картинку. Очередная возможность.
Бьёрн сидел за столом, разминая затекшую после вчерашних возлияний шею. Он жевал кусок вяленой оленины, его взгляд был мутным и недовольным.
Я сделал шаг внутрь, прошел через залу и остановился на почтительном расстоянии. Голова была автоматически склонена, но спину держал прямо.
— Хозяин, — начал я тихо, но четко.
Он поднял на меня глаза, нахмурился.
— Чего надо? Голова трещит, а ты со своими песнями.
— Я не с песней, ярл, а с делом. В землях на юге, за многими морями, я видел, как люди делают очаг, который не слепит глаза дымом и хранит тепло всю ночь напролет. Позволь мне сделать такой же в твоей кузнице? Это сбережет уголь и силы твоих людей. Дым не будет есть легкие кузнецу.
Бьёрн перестал жевать. Его взгляд стал внимательнее, прицельнее. Прагматизм в его характере всегда брал верх над скепсисом.
— Очаг? Без