Варяг I (СИ) - Иван Ладыгин. Страница 3


О книге
резким, сладковато-тошным. Сердце заколотилось, бешено, неровно, выбивая ритм агонии. Темнота поплыла перед глазами.

Я не боролся. Не звал на помощь. Наоборот. Я ждал. Ждал этого. Ждал конца. Или начала. Мысленно рвался вперед, к свету, к неизвестности.

Сознание стало уплывать. Боль отступила, сменившись странной легкостью. Я падал… нет, меня несло куда-то. В темноте. Потом — точка света. Маленькая. В конце длинного, узкого тоннеля. Она росла. Притягивала. Знакомая загадка. Вечный вопрос. Что там? За чертой? Ничто? Блаженный покой? Ад? Рай? Или… дверь?

Я шел на свет. Шел без ног, без тела. Чувством. Жаждой. Любопытством. Страхом. Надеждой. Свет залил все. Ослепил. И…

Я почувствовал холод. Ледяной и пронизывающий до костей. Я вскрикнул, но вместо звука в горло хлынула соленая, обжигающая горло вода. Я захлебнулся. Ощутил панику! Рефлекторный вдох — и снова вода. Густая, соленая. Она заполнила рот, нос, ударила в легкие. Я тонул! Глаза резало солью. Я открыл их, отчаянно пытаясь сориентироваться. Мутно-зеленый мир. Пузыри воздуха, уходящие вверх, к поверхности. Туда, где светился красный отблеск. Что-то горело? Я инстинктивно забился, загребая руками. Тело! У меня было тело! Молодое! Сильное! Но оно не слушалось, скованное паникой и холодом. Кислород кончался. Темнело в глазах. Последним усилием я рванулся вверх, к красному свету. Греб изо всех сил.

Голова вырвалась на поверхность. Я судорожно вдохнул, закашлялся, выплевывая воду. Воздух! Холодный, резкий, но воздух! Я хрипло задышал, отчаянно цепляясь за жизнь.

И увидел картину маслом.

Вода вокруг была черной, маслянистой. И горела. Пламя лизало поверхность, отражаясь кровавыми бликами. Дым — едкий и черный — стелился по воде.

На волнах покачивались корабли — драконы. Длинные, узкие, с высоко загнутыми носом и кормой, увенчанными звериными головами. Драккары. Всего пара. Их борта были охвачены пламенем. Один, ближайший, горел особенно ярко.

Я видел фигуры людей — точнее, силуэты в дыму и пламени. Они метались, падали за борт, кричали. Крики были дикими, нечеловеческими, на незнакомом, гортанном языке. Но я понимал! «Огонь!», «Руби канат!», «Воды!».

Я замер, трясясь от холода и ужаса, пытаясь осознать. Где я? Что это? Съемки фильма? Бред умирающего мозга?

Гигантская тень накрыла меня. Я обернулся. Еще один драккар, огромный, мрачный, подошел вплотную. Его борта, почерневшие от смолы, возвышались надо мной как стена. На носу красовалась резная голова дракона, оскаленная в немом рыке. На борту мельтешили люди. Бородатые. В кольчугах, натянутых поверх стеганых курток. В шлемах с наносниками. С топорами и копьями в руках. Лица у них были жесткие и обветренные. Их глаза недобро сверкали в отблесках пожара. Волки на двух ногах. Не иначе…

Один из них, здоровенный детина с рыжей бородой и шрамом через левый глаз, стоял у самого борта. Он смотрел на меня без какой-либо жалости. С любопытством. Как на выброшенную морем диковинку. Потом его лицо расплылось в ухмылке, обнажив кривые желтые зубы.

— Эй, щенок! — рявкнул он. — Небось, с другого берега? Не повезло тебе, червяк!

Прежде чем я успел что-то сообразить, он молниеносно наклонился. Грубая, волосатая рука впилась в мои мокрые волосы. Больно! Я вскрикнул. Вторая рука схватила меня за складку мокрой рубахи на спине, будто за шкирку.

Я почувствовал себя котенком. Мои попытки вырваться были жалкими. Мускулы на его руке вздулись буграми. Он напрягся. С хриплым смешком рыжий детина рывком поднял меня из ледяной воды. Я болтался в воздухе, кашляя и захлебываясь, чувствуя, как капли стекают по телу.

Он перекинул меня через деревянный фальшборт. Я грузно шлепнулся на мокрые доски палубы. Качнул головой, пытаясь отдышаться, протереть глаза. Вокруг стояли другие воины. Они смотрели и смеялись хриплым, звериным смехом. Пахло потом, смолой и кровью.

Рыжий великан наклонился ко мне. Его дыхание пахло луком и вяленой рыбой. Ухмылка стала шире, злее.

— Гляньте! Подарок моря! — он оглянулся на своих. Потом ткнул толстым пальцем мне в грудь. — Живой! Значит, силен духом. Или просто везуч. — Его глаза, холодные, как галька на дне, впились в меня. — Запомни, червь. Ты теперь мой. Мой трэлл. Будешь таскать мои доспехи, чистить мое оружие и лизать мои сапоги. Понял?

Я попытался что-то сказать. Возразить. Объяснить. Кто я. Откуда. Что это ошибка. Но голос не слушался. Спрятался, зараза…

Рыжий раздраженно фыркнул. Мелькнуло мгновение — и его кулак, размером с мою голову, со всей дури рванул мне в челюсть. Мир взорвался белой вспышкой боли. Звон в ушах заглушил все. Я не почувствовал падения. Только черноту. Густую, бездонную, как воды холодного моря.

Глава 2

Очнулся я резко. Как будто кто-то влил за шиворот ледяной воды. Один миг — темнота и чувство падения в бездну. Следующий — крепкий удар по всем чувствам сразу.

Голова гудела тупой, разрывающей тяжестью, будто по ней методично лупили кувалдой. Болела челюсть — там, куда здоровяк вмазал своим пудовым кулачищем. Болели запястья — они были туго стянуты за спиной грубой, вонючей бечевкой, врезавшейся в кожу при каждом неловком движении. Болели ребра — видимо, досталось мне, когда волокли по палубе.

Звуки врезались в сознание, оттесняя боль: скрип — старый, терзающий нервы; жалобный треск снастей где-то высоко над головой и шум… Непрерывный, многоголосый. Шум ветра, рвущегося в парус. Шум воды — она булькала, плескалась, билась о борт где-то совсем рядом. И голоса. Грубые, хриплые, перекрикивающие ветер и воду. Говорили на том же ломаном, но понятном языке. Проклятия, короткие команды, смех — злой, отрывистый.

В ноздри ударил запах… Разнородный и густой, как протухший бульон. Соленый, резкий дух моря смешивался с терпкой, горьковатой вонью дегтя, которым, видимо, проконопатили щели. Добавьте к этому кислый, тошнотворный запах пота немытых тел. Много-много тел.

И еще… рыба.

Сушеная, соленая, всякая! Этот микс бил по носу, заставлял глотать слюну. Меня чуть не стошнило с непривычки.

Я лежал на спине, уткнувшись затылком в шероховатые, влажные доски палубы. Над головой раскинулась бесконечная, холодная бирюза неба. Ни облачка. Солнце палило, но его жар не мог пробить ледяной морской ветер, продувавший насквозь мой холщовый мешок, который по недоразумению звался рубахой.

Понятное дело, я испытывал шок. Некультурный, глубокий и парализующий. Мозг отчаянно цеплялся за последние осколки памяти.

Перейти на страницу: