Они смеялись, выкрикивали имена, бросались навстречу своим мужьям, сыновьям, братьям. Обнимались крепко, не стесняясь. Целовались. Не по-современному страстно, но тепло, по-хозяйски.
Детишки визжали от радости, карабкались на отцов. Те подбрасывали их в воздух, хлопали по плечам, орали что-то веселое. Картина была на удивление… домашняя. Теплая. Атмосферная. Дышалось здесь легче. Была в этом месте какая-то сила. Я смотрел на эту встречу, и в горле комом встало что-то — то ли зависть, то ли тоска по чему-то навсегда утраченному.
Но эта радость встречи была не для пленников. Нас, человек десять, согнали с корабля последними. Построили на причале, в стороне от общего веселья. Колонной. Я стоял, опустив голову, стараясь не привлекать внимания. Руки жгло. Спина ныла. Внутри все сжалось. За все время плаванья — ни сил, ни возможности, ни желания не было знакомиться с другими пленными. Они шептались по ночам на каком-то гортанном, непонятном мне языке. Не славянском. Финно-угорском, что ли? На меня смотрели с подозрением или равнодушием. Как на чужака. Да я и сам был не в настроении для тёплых бесед. Мы были просто живым грузом. Товаром.
Я услышал шаги. Тяжелые, уверенные. Я узнал их, не поднимая головы. Бьёрн Весельчак. Он подошел к нашей шеренге. Я почувствовал его взгляд на себе. Оценивающий. Прищурился. К нему подошел другой викинг — широкоплечий, с рыжей бородой и хитрыми глазами. Тот самый, что командовал гребцами. Он кивнул в мою сторону.
— Ну что, Бьёрн? — спросил Рыжий. — Твой трэлл-знахарь пригодился-таки! Хальвдан ходит, орет, как бык. Рана зажила.
Бьёрн хмыкнул, не отводя от меня глаз. Я стоял, как истукан, стараясь дышать ровно.
— Зажила, — буркнул Бьёрн. — Не воняет гнилью. Промывал, мазал чем-то… Говорит, знает травы.
— Хм, — протянул Рыжий, почесал бороду. — Значит, толк есть. Мне такой пригодился бы. У меня жена… животом мается. Знахари местные — дармоеды. Травы носят, а толку — ноль. Продашь? Дам серебра. Хорошо дам. И за то, что Хальвдана выходил.
Сердце у меня екнуло. Продать? Другой хозяин? Неизвестность. Может, лучше? Может, хуже? Бьёрн хоть не зверь бездумный. Этот Рыжий смотрел хищно.
Ярл медленно покачал головой. Усмешка под усами тронула его губы.
— Не-а, Асгейр. Не продам. Это подарок Эгира. Морского Старика. Раздавать его дары — к беде. Сам знаешь. Разгневается. Шторма нашлет. Или кита под борт выкинет. — Он сказал это с полной уверенностью. Для него это была не метафора, а суровая реальность.
Асгейр фыркнул, разочарованно. Плюнул между моих ног на деревянный настил.
— Жадность, Бьёрн, жадность. Эгир тебе за одного трэлла шторм не пошлет. А коли боишься… — Глаза Асгейра блеснули холодным любопытством. — Может, его тогда в жертву принесем? На ближайшем тинге? Чужеземных знахарей боги привечают. Сила в них чужая, но… может, перейдет к нам? Один не отказался бы от такого подношения. Особенно если знахарь… не совсем свой. — Он многозначительно посмотрел на меня. Взгляд был как у мясника, оценивающего тушу.
Меня бросило в холод. Вот чего мне только не хватало, — так это стать жертвой! Распластают, как барана, и глазом не моргнут.
Паника взметнулась в моей голове. Я мог бежать… Но куда? В воду? Схватят. Забьют насмерть на месте. Я напряг все мышцы, готовясь к… неизвестному. Глаза метнулись к Бьёрну. Его решение сейчас было для меня жизнью или смертью.
Ярл помолчал. Потом махнул рукой, как отмахивается от назойливой мухи.
— Наплевать мне на твои советы, Асгейр. Успеется. Пока живой, пусть работает. Хозяйке в доме помощник. Или в кузницу. Руки, видать, не дурак марать. — Он ткнул пальцем в мои окровавленные ладони. — А там видно будет. Крови и без него хватает проливать. Иди к своей, а то ревновать начнет. — Бьёрн хлопнул Асгейра по плечу, уже без злобы, по-товарищески, и повернулся к нам. — Эй, трэллы! За мной! Шевелись!
Угроза миновала. Пока. Я выдохнул, еле слышно. Ноги подкосились.
Меня повели вверх от причала, по тропинке, к одному из больших длинных домов на краю селения. То был дом Бьёрна. Веревка на шее натягивалась, заставляя идти в ногу. Я краем глаза видел любопытные взгляды — женщин, детей, стариков, сидевших у домов. Смотрели без особой злобы, скорее с привычным любопытством, как на новый скот.
В дом не завели. Остановили во дворе, у навеса, где стояла кузница — горн, наковальня, куча угля. Бьёрн что-то крикнул в сторону дома. Вышла женщина — его жена, та самая, что встречала. Высокая, статная, с лицом, еще красивым, но уже тронутым ветром и трудом. Она окинула меня беглым, оценивающим взглядом — как корову на рынке. Кивнула мужу.
— Остриги его, — коротко бросил Бьёрн одному из своих парней, который появился рядом с острым ножом в руке.
Парень грубо схватил меня за волосы. Я инстинктивно дернулся.
— Стоять! Не дергаться! — рявкнул Бьёрн.
Нож заскрежетал по моим светлым волосам. Стриг коротко, кое-как, клоками. Волосы падали на плечи, на землю. Потом парень прижал мою голову к столбу навеса. Я почувствовал лезвие на макушке. Холодное, острое. Оно скользнуло по коже. Раз. Другой раз. Потом он тряпкой вытер остатки волос и обритую кожу. Было больно. Унизительно.
— Это знак, — процедил незнакомец, отпуская меня. — Чтоб все видели. Трэлл.
Я почувствовал на макушке гладкую, выбритую полосу кожи. Шрам позора. Метка раба. Как у скота.
Потом подошел сам Бьёрн. В руках у него был кожаный ошейник. Широкий, грубый, с железной пряжкой и кольцом спереди. Для цепи или веревки. Он накинул его мне на шею, туго затянул. Защелкнул пряжку. Кольцо холодным железом давило на ключицу.
— Он теперь твой, — сказал Бьёрн, похлопывая по ошейнику, как по гриве лошади. — Не потеряешься. И все теперь будут знать — чей ты.
Потом он ткнул пальцем в сторону хлева — низкого, крепкого сруба рядом с домом. Пахло оттуда навозом и сеном.
— Будешь жить там. Пока не придумаю, куда тебя пристроить. Чтоб к утру там чисто было! Навоз убрать! Сено свежее подбросить! Воду скотине натаскать! Чтоб все блестело! — Он повернулся и пошел к дому, где его ждала жена с кувшином воды и полотенцем.
Парень с ножом толкнул меня в спину по направлению к хлеву.
— Шевелись,