Так что же, не пора ли связаться с Петром Григорьевым, чтобы обсудить это с ним? Достойна ли данная глава стать частью книги «Эквилибриум: Временное Вечное»? Пётр сейчас находился на Конкордии, куда как раз летели Артур с Кристофом, Джессикой, Мичико и Шаном. Однако события на орбите Тау Кита не позволяли ему сейчас беспокоить их творческими потугами, даже если они будут крайне интересными и важными.
Генрих вздохнул. Бедная Мари Нойманн. Прекрасная девушка, как она там? Философ снова вернулся к статье. Это было единственное, что могло хоть ненадолго отвлечь его от страха за всех близких людей.
* * *
…Солнце уже село, когда они с Ламбером закончили первое обсуждение судьбоносной теории о гене эмпатии. Кристоф встал с кресла и подошёл к окну. За его спиной Генрих видел француза лишь как тёмный силуэт на фоне всполохов купола и ярких огней зданий самого красивого города в Солнечной системе.
– Стою я, Генрих, в твоём шикарном кабинете и вспоминаю, как в мою бытность руководителем колонии на Марсе, у меня в качестве кабинета была комнатушка полтора на два метра в том модуле, который сейчас вы превратили в музей. Как быстро меняются времена!
Вот значит как. Интересно же развиваются мысли. Синхронно, можно сказать. Генрих подошёл к Ламберу и облокотился на стол слева от него.
– А ты хочешь снова стать руководителем колонии, Кристоф? – спросил он. Француз обернулся, и какое-то время они смотрели в глаза друг другу, словно пытаясь прочесть мысли.
– Планируешь на пенсию, Генрих? – спросил его наконец Ламбер.
– Я? Да зачем мне? – улыбнулся Генрих. – У меня шикарная работа, доступ ко всем исследованиям, к умнейшим людям и инопланетным расам! Только дурак от такой откажется!
– Тогда почему спрашиваешь? – Крис выглядел скорее уставшим, чем удивлённым.
Вопрос не возник из ниоткуда, он затрагивал будущее планеты Земля и всех представителей расы. Вопрос, который Генрих задал себе недавно, после очередного разговора с Артуром, понимая, что старый друг окончательно сдаёт. Но можно ли было поднимать его сейчас? И куда может привести разговор? В конце концов, Ламбер был уставшим и может воспринять любую идею в штыки. Но вот что интересно, он ведь сам поднял вопрос про кабинет руководителя.
– Мне просто кажется, – продолжая смотреть ему в глаза, осторожно сказал Ланге, – что вы, месье Ламбер, способны на большее, нежели руководство научной группой. И не просто способны, вы этого хотите в глубине души.
Кристоф пожал плечами и повернулся к окну, задумавшись то ли над перспективой того, о чём ему намекнул Генрих, то ли о чём-то личном. Тут главное не задавить верные мысли. А ещё нужно отправить француза поспать.
– Ладно, ты поразмысли наедине с собой, Кристоф, – сказал Ланге, похлопав Ламбера по плечу. – Думаю, тебя ждёт большое будущее…
* * *
…Когда Генрих впервые услышал идею о Вечном Пате в галактической шахматной партии, то пришёл в восторг. Идея была проста, красива, невероятно логична. Сила и красота – одно и то же для Несогласных. Покажи им силу, способную их уничтожить, например З’уул, и привлеки к себе. Так и поступили. Дипломаты довольно быстро смогли заключить оборонный союз с парой сотен рас, располагающихся непосредственно на границе вторжения первых сил противника в рукав Ориона. И это дало эффект – разведчики врага не ждали сопротивления, и тьма кораблей, огромных, как Церера, оказались уничтожены.
Потом, однако, ему стала докучать новая мысль. А что случится тогда, когда они победят?
И в самом деле, ведь когда-то, скорее рано, чем поздно, З’уул будут разгромлены и с позором уберутся прочь из Галактики. Чем удерживать Несогласных тогда? Ну одно, ну два поколения, те будут помнить, что Согласие – некий монстр, сумевший уничтожить такую армаду. А большую часть боев они и не увидят, как туземцы с островов в Тихом океане стали свидетелями лишь эпизодов Второй мировой войны. Чтобы сохранить влияние на них, Согласию придётся стать галактическим полицейским, как в своё время поступили США на Земле во имя стабильности. Но этично ли это? Пойдёт ли Согласие на такое? Артур Уайт, его старинный друг и товарищ по работе, никогда не согласился бы.
Артур являлся мерилом этичности для Генриха. В силу профессии Ланге был во многом циником, он ведь как социопсихолог мирового уровня, изучал отклонения, объяснял их. Ему было проще смотреть на неэтичность, ведь если бы общество полностью выздоровело, ему не нашлось бы работы. Более того, немец изначально верил в то, что мир обречён метаться между разными отклонениями от нормы. Артур же – совсем другое дело. Уайт был астрофизиком и астробиологом, изучал систему гораздо более стабильную, чем социум, – саму Вселенную. Несмотря на то что взрыв сверхновой несопоставим по масштабу с какой-нибудь сексуальной революцией в Европе, он происходил столь редко, что можно было смотреть на мир вне нашей планеты как на незыблемый и вечный. Потому Артур и выносил бескомпромиссные суждения об этике. Так неправильно, а вот так – правильно. Его моральный компас не сломался в тот момент, когда карьера и свобода висели на волоске из-за Джулиани, не сдался Уайт и потом, когда, уже будучи Президентом Земли, отстаивал собственную позицию и идеи Согласия, даже в том случае, когда это должно было приводить к непопулярным решениям.
Генрих признавался себе, что он так бы не смог. Всеобщее равенство, которое создавал Уайт, было необходимым, но резало экономику по живому. Местами на планете жизнь становилась не лучше, а хуже. И это тоже оказалось интересно для социопсихолога. Он бы защитил по этой теме не одну диссертацию. А Артур просто прятался, уходил в себя, переключался на интересные исследования. Однако продолжал не пропускать мимо себя то, что считал противоречащим догмам и идеям Согласия. Это восхищало. Но сильно изнашивало самого профессора Уайта, который никогда не хотел становиться президентом Уайтом.
Так Артур не хотел даже слышать про идеи о галактическом полицейском. Он не хотел слышать о том, чтобы