– Получается так. Несогласные же постоянно воюют, а Согласие прячется от них, но и не уничтожает. Действие и бездействие, – пояснил Дима свою мысль. Та ему самому нравилась.
– Ерунда, – после краткого мига тишины ответил Кинг. – Согласие проявляет бездействие только с точки зрения уничтожения других рас. А с точки зрения защиты таковых как раз Несогласные проявляют абсолютное бездействие, эгоизм не позволит им рискнуть и помочь. Так что из нас двоих Несогласный – именно ты.
Дима задумался. Сравнение было неприятным, но он знал, что Айк точно не хотел его обидеть, как и наоборот, впрочем. Однако в голове промелькнула идея.
– Забавно получается, – сказал он, игнорируя предложение ещё одной стопки. – Выходит две крайности в чём-то проявляют абсолютное действие, а в чём-то абсолютное бездействие. Григорьев говорил про равновесие, Эквилибриум, как он его назвал – возможность находиться между ними. И то, что мы сейчас легко осознали, что мы не находимся в крайностях, и нам стало комфортнее – может, и есть ответ на то, какой должна быть Вселенная?
Друг крякнул – видимо, выпил. Наверное, он пожал плечами, а может, уже и вовсе не слушал Диму. Чтобы узнать, требовалось повернуть голову в его сторону и отвлечься от пляшущих созвездий, а Волкову было лень, он как зачарованный смотрел в небеса.
– Рашми, твоя мудрая жена, сказала, что все мы изначально были Несогласными, лишёнными Эмпатии в понимании Сверхцивилизации, – продолжил Дима, слегка укутавшись в плед, на котором лежал, поскольку стало прохладно. – Я даже предположил, что это было эволюционно обоснованно. Выходит, Эмпатия – ступень позднего развития разумных существ, никак не связанная с построением цивилизации, но связанная с какими-то катастрофическими событиями – войнами, потерями. И изменение происходит скачком за ничтожное по галактическим масштабам время, причём в одних случаях он устремляется сразу к другой крайности, а в других – замирает где-то посередине, как, возможно, произошло с нами.
– Осень души, – икнув, сказал Айк.
– Что-что? – Дима приподнялся на локтях и посмотрел на сидящего спиной к табуретке Кинга.
– Пётр так это называл. Осень души. Смятение, страдание. Катастрофы просто обязаны были привести к страданиям. Только как они могли повлиять на эволюцию гена?
Дима вдруг и внезапно всё понял. Прозрение в жгучий миг пронзило его мозг, на долю секунды выветрив из головы весь алкоголь, и сознание стало чистым, как свежевыпавший снег. Согласие – слишком миролюбивая структура. Они должны были искать способ воздействия на ген Эмпатии, но им бы в голову не пришло заставить подопытных страдать. Поэтому они до сих пор не поняли, не увидели леса за деревьями, просто потому что ответ не укладывался в их систему ценностей. А всё благодаря страданию, которое они пережили когда-то давно, на заре цивилизации, когда внутренние войны или внешние завоеватели довели их расы почти до вымирания. Пётр был не прав в том, что миры Согласия не знают, что такое Осень! Они знали это лучше, чем кто бы то ни было!
– Айк, это же гениально! Вот почему… – почти закричал он, но его прервал голос жены, звучащий откуда-то из открытого люка к лестнице.
– Эй, алкоголики! – Мари явно была недовольна. – Вы хоть представляете, сколько сейчас времени?
Ее шаги по лестнице не предвещали ничего хорошего. Дима сел, а Айк неожиданно засмеялся. Чёрт, надо не забыть догадки! Нойманн показалась в проёме.
– Пилот! Ты бы хоть предупредил! – вздохнув, сказала она, подошла поближе и внимательно рассмотрела бутылку. – Давайте, заканчиваем собрание. Капитан, тебя тоже наверняка обыскались. Опять телефоны выключили.
Кинг продолжал смеяться.
– Мари, прости… – начал оправдываться Дима, неуклюже поднялся, держась за табурет, но опрокинул его и упал прямо на Айка. Тот крякнул и стал смеяться громче. – Мари, я честно собирался написать, но забыл…
– Забы-ы-ы-ыл! – проскулил Айк, всё ещё смеясь, потом подтолкнул русского под спину, чем помог ему подняться. Мари, в свою очередь, закатив глаза, помогла встать Кингу. Он прекратил смеяться.
– Милая, нам нужно поговорить, – заявил Дима, пытаясь не то обнять жену, не то повиснуть на ней. Когда он настолько-то напился? Как вообще с крыши не упал в таком состоянии?
– Не сейчас, – отрезала она. – Сейчас срочно спать. Давайте, марш к лестнице.
Айк нагнулся и, поправив табурет, поднял упавшую бутылку и стопки.
– Давай завтра поедем на пикник, Мари. Только ты и я! – продолжал бубнить Дима. Он собирался предложить ей завести ребёнка, но хотел сделать все романтично.
– Завтра я работаю. Вот послезавтра выходной, если просохнешь – съездим на пикник. Но свою норму алкоголя на этот месяц ты принял, – супруга погрозила ему пальцем и аккуратно подтолкнула их обоих к лестнице.
– Хорошо, хорошо, – сказал Дима и подмигнул Айку. – Мне нужно будет сказать тебе что-то важное. Очень важное.
Айк подмигнул в ответ и ударил ему кулаком в кулак. Мари сложила пледы и подобрала остатки огурца, раздавленные в момент падения мужа на табурет.
– Очень важное, я запомню, – согласилась она и снова вздохнула. – Марш спать.
А ещё очень важно не забыть то, что он понял перед самым её приходом. Надо сформулировать всё на трезвую голову. А ещё надо не грохнуться с лестницы.
* * *
Они решили поехать в неизведанном доселе направлении. Увы, полного уединения не вышло, к ним в машину уселся Богданов лично, взявший с собой одного из своих сотрудников – Хулио Рамиреса из Мексики. Тот был опытным спецназовцем, закалённым в борьбе с преступными картелями, всю дорогу он держался с каменным лицом, сидя впереди, рядом с Денисом Андреевичем. Богданов, надёжный пятидесятилетний ветеран подразделения «Альфа», вёл машину сам. Формально, чтобы не тратить время напрасно, эта поездка считалась разведкой южного направления. Так что их должны были отвезти на берег большого озера в четырёх часах езды, оставить там и сделать круг с целью поиска удачных мест для будущих поселений на его берегу. Дима понимал, что одного, а тем более вдвоём с Мари, охрана его так далеко не отпустит, а устраивать пикник в контролируемой зоне прямо у города ему не хотелось. Озеро он давно присмотрел на карте, и мысль искупаться там вдвоём с женой, позагорать под лучами местного солнца, заранее грела душу. Тем более Волков планировал обсудить с ней важную вещь.
Из-за деревьев показался блеск воды, и совсем неожиданно перед их взором, до того ограниченным сотней метров леса, распахнулась просторная гладь. Голубизна неба и солнечная дорожка, стаи птиц, кружащих над озером,