Рейнгольд получил письмо, в котором Ханно приглашал его на торжество в дом своих родителей. Получил он и еще одно письмо.
«Рейнгольд, я бродил среди звезд, но звезды гасли одна за другой. Предаваясь мечтам на самой отдаленной звезде, я упал. Я пребывал в пламени мыслей, отдавшись идеям, которые рождены из образов ночи и потому столь трагически ПРОТИВОСТОЯТ дню.
А теперь прошу тебя, дорогой друг, дай возможность нашим мечтам посвящения излиться нежными ручьями слез. Германии нужны ее мужи. Я готов. Навеки твой. Ханно».
— Тебе надо идти в воскресном костюме, — сказала мать. Она сделала на голове у Рейнгольда ровный пробор, намочила и причесала ему волосы, положила в брючный карман чистый носовой платок, сунула в руку букет маргариток — для матери Ханно, а потом долго поправляла его галстук и стряхивала пылинки с его пиджака.
Хотя еще только начало смеркаться, дом фон Вольфсбергов был ярко освещен, по обе стороны посыпанной гравием дорожки горели факелы, молодые господа спешили по ней со своими дамами, мужчины в черных фраках и белых перчатках указывали им путь. Но когда раздался звук фанфар, тот самый, что Рейнгольд уже слышал в Байрейте, он предпочел бы юркнуть в высокие кусты, под старые деревья, растущие вдоль дорожки.
Он увидел товарищей из своей школы, но те его не замечали, потому что учились в старших классах, мужчин в черных мундирах, штамфюреров и фенлейнфюреров тоже в форме и устыдился своего воскресного костюма, из которого давно уже вырос, да и брюки здорово залоснились.
Родители Ханно стояли в большом проеме дверей. Ханно стоял рядом.
— А это мой друг Рейнгольд, — сказал Ханно.
— Ах да, мальчик из народа, — сказал отец Ханно и толкнул Рейнгольда в грудь кожаной правой рукой, а левую, настоящую, протянул очередному гостю.
— Развлекайтесь, — сказала мать Ханно — женщина с бледными губами на строгом лице, с узлом льняных волос на затылке и с застывшей осанкой. Букетик от Магды она кому-то сунула.
Рейнгольда протолкнули в дверь, мимо Ханно, тот весело смеялся, и это привело Рейнгольда в бешенство. Я не каждый день хожу на такие приемы, я и не хочу каждый день ходить на такие приемы, я вообще больше никогда не приду на такой прием, пусть это будет первый и последний раз!
Затем он попал в вестибюль — высокий, словно храм, здесь висела люстра и была мраморная лестница, которая вела наверх. И еще раз протрубили фанфары.
Отец у Ханно был председателем Верховного суда и занимал высокий чин в СС, а от Генриха Рейнгольд знал, что мать Ханно была наследницей одеколонного фабриканта и все богатство принесла в дом она. Богатство и влияние — это великое дело, сказал тогда Генрих, и потому лично он, Генрих, гордится тем, что его сына пригласили в такой дом на такое торжество. Эту гордость Рейнгольд не мог вытерпеть, он прибежал к себе в комнату, бросился на кровать, а потом записал в свой дневник: «Это мне нужен отец для того, чтобы гордиться, а не наоборот. Мой отец — штурмфюрер в СА, и я этим горжусь. Я гордо пойду и вступлю во владение жизнью».
Но, оглянувшись по сторонам, он не обнаружил вокруг себя ни единой коричневой формы — сплошь черные.
Тут все друг друга знали, здоровались, разговаривали, смеялись, потоки слов, взрывы смеха. Один из юнгфольковцев Ханно подошел к Рейнгольду, он точно так же не знал, куда ему девать руки, а куда — ноги, тогда они встали, выставив вперед ногу, и стояли, ухмыляясь друг другу, а руки у них просто болтались.
Когда фанфары прогремели в третий раз, толпа расступилась и господин фон Вольфсберг пересек вестибюль и взбежал по лестнице, разом одолевая по две ступеньки, на первой площадке, где по краям стояли два ониксовых сфинкса выше человеческого роста, он развернулся, окинул взглядом вестибюль, принял позу и заговорил:
— Хайль Гитлер и добро пожаловать, молодежь этого города, друзья моих детей, немецкие юноши и девушки, добро пожаловать в мой дом. Творческая, белокурая кровь, ключ от мировой истории лежит в твоих руках!
Оратор стоял прямо, как истукан, его кожаная рука покоилась на спине сфинкса, а сфинкс прислушивался к тому, что он говорил.
— Немецкая мечта — у многих еще не хватает духу на эту мечту, нас покамест тормозят мечты, глубоко нам чуждые, — продолжал оратор, — однако нордическая душа снова начинает действовать сообразно своей сути и понятию чести. Причем действует она таинственно, как в те времена, когда ее сотворил Он, когда заявила о себе мощь руки Отто Великого, когда она породила мастера Эксхарта, когда Бах творил свои звуки и когда Фридрих Единственный шагал по земле. Создать из нового жизненного мифа новый тип человека — вот задача нашего столетия. Начинается одна из тех эпох, когда всемирная история должна быть переписана заново.
Он воздел свой кожаный кулак:
— С тридцать третьего года нам известно, при помощи каких сил ублюдочное государство, появившееся в ноябре восемнадцатого, заменено на немецкий рейх. С тех пор законом для нас стал приказ фюрера. Отныне судья руководствуется не одним лишь законом, но и мировоззрением законодателя, как говорит мой друг Ротенбергер, председатель Верховного суда в городе Гамбурге, благородный вершитель воли фюрера, и, поскольку его благороднейшая мечта состоит в том, чтобы возродить новый немецкий орден, я намерен поддержать его собственной плотью и кровью в лице моего сына Ханно. Монашество и рыцарство — две эти праформы мужского единения — всегда на виду у фюрера. Благодаря племенному отбору и совершенствованию древней немецкой крови возникнет новая аристократия и ей будет принадлежать будущее!
И тут человек, в котором Рейнгольд с трудом узнавал отца Ханно, обвел взглядом своих гостей:
— Взгляните на каждого и поразите глаза каждого.
Его жена стояла двумя ступеньками ниже и следила за направлением его взгляда.
Если к такой подойти поближе, об нее можно порезаться!
Отец Ханно тем временем продолжал:
— Неистовая проповедь Фридриха Ницше о сверхчеловеке, его страстное провидение среди обезумевшего мира и мистическое воспоминание о нордически-атлантической форме жизни наших предков должны стать эталоном для создания главенствующей расы. Ведь и в Атлантиде те, кто был избран на роль воителей и вождей, воспитывались в особых лагерях на горных вершинах. Там удавалось воспитать лучшие свойства в отборных особях, там элиту расы господ готовил к посвящению оракул солнца, символ солнечного круга, четырехконечная свастика. После этого посвященные возлагали на себя руководство и выступали в