«18 июля. Мало-помалу Альпы приняли нас в свои объятия. По хорошо вымощенным дорогам мы проехали через Унтер- и Обераммергау. Байльхарц, который, как известно, намерен стать священником, рассказал нам, что ему доводилось слышать, будто жители Обераммергау, которые на всех религиозных празднествах обычно изображают двенадцать апостолов, изнемогают теперь от укоров совести, поскольку им приходится изображать евреев. По этой причине — если верить тому же Байльхарцу — с недавних пор в Обераммергау спущена инструкция по проведению праздников, согласно которой двенадцать апостолов, а вместе с ними и сам Иисус должны быть белокуры и голубоглазы, ибо им надлежит в совершенной, особенной степени воплощать образ арийца.
До самого Гармиша горы нас больше не отпускали. Там мы полюбовались на олимпийский стадион с трамплином и на каток с искусственным льдом, подобрали себе за городом, на лугу, место, где можно разбить палатку, сбросили с плеч рюкзаки, сняли жаркую форму, натянули парусину и вбили колышки. Палатки мы распределили так: Рих, Готфрид и Зиги спали в одной, Гумми, Утц, Байльхарц и я — в другой. В ногах на резиновую подстилку мы положили свернутые спальные мешки, в головах — рюкзаки. Порядок есть порядок, и — зеленый свет для трудолюбивых! Гумми и Рих устроили очаг, Готфрид и Байльхарц собирали хворост, Утц, Зиги и Мое Ничтожество установили флагшток, подняли флаг и вдобавок укрепили на нем юнгфольковские вымпелы. Поблизости находился родник, так что мы вполне могли приготовить излюбленную нами „распутицу по-негритянски“. Но рис у Гумми подгорел, и, желая скрыть это, он налил сверху так много какао, что у нас прямо желудки склеились. Мы еще долго сидели у огня перед своими палатками, на склонах что-то поблескивало, по дорогам подкрадывались сумерки, лес словно становился все непроходимее, а горы словно срастались воедино.
Я должен был стоять на вахте у знамени. Вахта у знамени считается почетной. Этим чувством надо проникнуться. Таким образом, после многих дней, наполненных воздухом, пейзажами и только телом, у меня сыскалось время, чтобы снова обратиться к звездам и мечтам. Былые, излюбленные представления властно ожили во мне, буря и натиск, мои желания мчатся, но куда? но зачем? И так ли уж необходимо это знать? Наслаждайся ходом своих мыслей: пред тобой безымянное величие, а может, всего лишь тихая прогулка под деревьями, размышляя, слагая стихи, погружаясь в созерцание божественного спокойствия проплывающих мимо облаков.
Но сперва вернусь к пути, пройденному мной вслед за моими мыслями в те дни, когда мы часто молча ехали друг подле друга: мы — представители всемогущей немецкой молодежи нашего времени, которая еще вступит в права наследования и покорит новые царства. Но величайшие свершения — это отнюдь не самые громкие, а, напротив, самые тихие. Они рождаются в тишине и созревают в ней и только в ней до молчаливого величия.
Однако многое из того, что происходит в наши дни, содержит, на мой взгляд, избыток барабанного боя. И теперь я часто задаю себе вопрос, нужно ли для нашего дела столько литавр, торжественных шествий и крика во все горло? Ханно, узнай он об этих мыслях, был бы, как мне кажется, на моей стороне. Но на какой же стороне он сейчас?
Впрочем, я не хочу увязать в подобных рассуждениях, а хочу снова отыскать нить, которая очень для меня важна.
Ночью кто-то перелистывает деревья. Интересно, какие страницы при этом открываются? Роса падает на траву, наступает жизнь для снов, я веду себя тихо, я избираю глубинный план, чего ж тут еще хотеть? В этом основа истинно немецкого, а вовсе не в том, чтобы драть глотку, не на переднем плане. Но поговорить об этом нельзя ни с кем. Лишь Ханно понял бы сомнения, которые порой меня одолевают. И Габриель тоже, у него хватало ума для этого, но он пребывает на левой стороне Рейна и поэтому видит все в искаженном виде».
«22 июля. Место, где мы разбили палатки, оставалось нашим биваком еще три дня. Горный массив Веттерштайн с вершинами Цугшпитце, Альпшпитце и Хёллентальшпитце высился как раз перед нами. Совершая небольшой поход к Ризэее, мы по дороге решили, что каждую ночь один из нас должен пройти испытание храбрости. В ближайшую ночь жребий пал на меня. А остальные смотались, чтобы „закрутить чего пострашнее“. Вечером же состоялся большой выход в свет. Город кишит женщинами. Ах, какая легкая походка бывает у женщин летом! От их грудей становится прямо щекотно, как заметил Байльхарц. Должно быть, это и есть июльское бешенство, которое поразило нас всех И против этого бешенства еще не придумали сыворотку.
Мы шатались по городу, тайные вожделения гнали нас глубже в темноту, за один угол и за другой. И никто ни в чем друг другу не признавался. Только все мы вдруг столкнулись с физиологией. Готфрид, к примеру, знал, что индивидуум, который предается совокуплению, делает этим первый шаг к тому, чтобы стать вообще излишним. И так оно ведется с ледникового периода. А всего опасней это для мужчин, бывают самки, прямо как паучихи, которые начинают пожирать еще занятого оплодотворением самца.
Когда после всего этого часов около одиннадцати мы подошли к своим палаткам, передо мной было поставлено задание: мне следовало отправиться к расположенному неподалеку кладбищу, перелезть через ограду, не имея при себе ничего, кроме трех спичек, отыскать в седьмом ряду третью могилу слева и прочесть надпись на могильном камне. Дабы выдержать вторую часть испытания, мне надлежало отыскать в темноте дорогу к церквушке, которая стояла как раз посреди кладбища, суметь войти в нее и там срисовать ее план. А для этого я смогу воспользоваться фонариком, который обнаружу по пути на краю колодца.
Они сидели все вместе, чего-то там выдумывали и ухмылялись. Смешной вы народ, хотел я им сказать, я выше вас на целую голову. Совсем недавно вы рассуждали о женщинах, а теперь вдруг взяли и вернулись в каменный век, но ничего этого я не сказал, а, поджавши хвост, ушел во тьму.
Маленькое кладбище и воющая собака, тусклый свет водянистого месяца и филин, треск и хруст. Неужели, уговаривал я себя, неужели ты веришь в тех, кто, укрывшись саваном, орудует в ночи и воет у-у-у, у-у-у? — после чего перелез через ограду во тьму могильных кустов, споткнулся, чуть не упал, расшиб