Вообще-то, Христофоров после вылазок на природу отвозил Зоську туда, где брал. К православному храму Петра и Павла, откуда до подъезда Зоськиной многоэтажки три минуты хода.
Отвез бы и сегодня, да черт принес гаишников, перекрыли, бармалеи, единственную дорогу в город. Пришлось по мобильнику вызвать к переезду такси. При этом Христофоров уточнил, чтобы машину подали спустя четверть часа. Хоть и невелико расстояние от опушки рощи до переезда, а дорога займет минут десять-пятнадцать.
Собственно, мог бы и рискнуть. Что такое — треть бутылки коньяка на двоих. Да и не последний он человек в округе, которого можно остановить без видимой причины
Однако Христофорову меньше всего хотелось прочесть в глазах гаишников то, что однажды услышал от приятеля-судьи. Попросил оказать содействие несправедливо обвиняемому человеку, но тот в ответ недобро ухмыльнулся: «Я, разумеется, уважаю тебя и твою должность. Только это не дает тебе морального права лезть в мой карман». Был поддатый и брякнул то, что трезвый за семью замками держит.
Вот поэтому и решил выждать, когда гаишники уберутся с переезда. Ведь не станут же они там торчать до первых петухов. Да и на свет фонаря летят только мотыльки, а водители — народ дружный. В случае чего подмигнут фарами.
Но если кто и попадает в раскинутые сети, то исключительно хронические неудачники. Одного такого предупредили: гляди, мол, на переезде менты. Тот благодарно кивнул и тут же развернул оглобли на сто восемьдесят градусов. Ну ладно бы, перекантовался, как Христофоров, в кустиках. А он решил скоротать время у тещи за чаркой.
Дождался сумерек, отправился в путь-дорогу. А у самого беспокойно на душе. Наконец не вытерпел, тормознул встречную машинешку:
— Слышь, землячок, менты с переезда убрались?
— Убрались. Теперь на базу возвращаемся. Планировали пошабашить, но коль сам решил поделиться наличностью, выходи. Обнюхивать будем.
Только давно это было. Да и не до воспоминаний сейчас Христофорову. Опасался, как бы Зоська, садясь в такси, не послала в темноту прощальный поцелуй. Тогда гаишники наверняка догадаются, что в загородной роще кто-то затаился. Нет, не послала. Хватило все-таки умишка.
Христофор облегченно выдохнул и поплелся туда, где ночь и роща укрывали служебную машинешку от чужих глаз.
Глава вторая
Переполох в загородной роще. Кружевной бюстгальтер вместо флага. Градоначальник в нокдауне. Соловьиные полтинники
Смятение небес усиливалось с каждой минутой. Луна уже не струилась, резво перепрыгивала с облака на облако, а пульсирующий свет обнажал вихляющую между дубков колею, которую проложили ищущие уединения моторизированные парочки.
В одном месте колея огибала каменный завал. Обходя его, Христофоров улыбнулся пришедшему в голову воспоминанию. Дело в том, что, вызвав такси к переезду, он лишь последовал примеру городского головы, с которым пребывал в приятельских отношениях.
Правда, градоначальнику пришлось изрядно потрудиться, чтобы выбраться из западни, устроенной водителем проехавшего мимо самосвала с горной породой. Тот, похоже, шутки ради или же от злого умысла, вывалил содержимое кузова на ведущей в глубь рощи колее. И таким образом отрезал милующуюся парочку от внешнего мира.
Пришлось голове вызвать такси для дамы сердца, а самому вооружаться туристским топориком, благо, таковой оказался в багажнике. Данное происшествие вряд ли получило бы огласку, однако, как известно, пакости в одиночку не ходят. И вдобавок оставляют кружевные бюстгальтеры в неположенных местах.
Проклиная шутника-водителя, градоначальник до самого вечера сокрушал молодые дубки и притомился до такой степени, что забыл обследовать транспортное средство на предмет наличия вещей, способных привести к семейному скандалу.
Однако заметил, что прогуливающиеся вечерними улицами граждане дружно пялятся вслед, а один из них поприветствовал поднятым вверх большим пальцем правой руки. К сожалению, приятель Христофорова все это принял за восхищение, которое земляки обязаны проявлять при встрече с градоначальником.
Ошибку же осознал во дворе собственного коттеджа, где дожидающаяся возвращения мужа со службы жена полоскала под краном бельишко.
— Понимаешь, — жаловался впоследствии городской голова Христофорову, — весу у моей благоверной под центнер, плюс по пуду в каждой руке. Так вот, отряхнула она свои ударные конечности от мыльной пены, да как заедет мне в ухо. Хотел было возмутиться, но когда еще стоял на четвереньках, заметил зажатый в дверце машины кружевной бюстгальтер… Я-то, дурак, наивно полагал, что народишко провожает взглядами меня из великого уважения, а оказывается… Только не вздумай в своей газете об этом пропечатать. При случае слабительного в твою чарку подсыплю. Так и знай.
Помня печальный опыт приятеля, Христофоров тщательно обследовал салон служебной машинешки. Но мог бы и обойтись без этого. Зоська — закаленный боец любовного фронта. Никогда и ничего не забывает. И вдобавок — великая аккуратистка. Начатую бутылку заткнула пробкой, стакашки ополоснула газировкой, а обломки шоколада прибрала с глаз долой.
Единственная улика — слабое эхо духов, которые всегда напоминают Христофорову взбрызнутое дождем луговое сено. Да и его властно теснила льющаяся поверх опущенных стекол ночная свежесть.
Ее, эту свежесть, изо всех сил раскачивали соловьи. Они так щедро осыпали рощу серебряными полтинниками, что потревожили вздремнувшую под кустиком бересклета серенькую фазанку.
Курочка поправила клювом смятые перья и, вытянув шейку, принялась слушать утверждавшуюся в правах ночь — не дадут ли знать о приближении расписного петушка колокольчики серебристого ландыша? А то, что тот придет, у фазанки не имелось никаких сомнений. И пусть она невзрачна, словно серенькое облачко, это именно ради них, владычиц подлунного мира, фазаны нарядились в соперничающее с радугой оперенье, соловьи осыпают рощу серебряными монетками, а мужики крушат вставшие на их пути дубки.
Глава третья
Долбежник Шлюшкин. Фугас в редакционном скверике. Немая кошка. Облака над озером Кинерет
Смятение небес наконец-то снизошло и на рощу. Воробьиной стайкой встрепенулись листья, а луна, словно застеснявшаяся девица, перестала являть свой лик Христофоров.
Вновь встрепенулись листья и тихий, будто молитва отшельника, дождь окропил зарождающуюся ночь. Однако Христофоров не торопился уезжать. Четыре ведущих колеса вынесут из любой грязи. Тем более почва под ними — суглинок с горной породой. Когда рощу закладывали на месте срытого под корень террикона, сомневались — примутся ли дубки? Но они принялись и сделались пристанищем моторизированных парочек.
Да и куда уезжать-то? Домой? Чего он там не видывал? Или — кого? Жену, которая исстрадалась над судьбой главной героини сериала? Плеснет в мужнину тарелку пару-тройку черпаков похлебки и опять прилипнет к монитору.
— Ты, — однажды заметил Христофоров, — клавиатуру клеенкой прикрывай. Просочатся слезы вовнутрь, две тысячи восьмую серию не досмотришь. Смысл жизни потеряешь.
А здесь благодать несказанная. Дождик воробьиной стайкой на крыше машинешки