Он замолкает, я продолжаю молчать. Чувствую, что брат еще не закончил и даю ему возможность высказать все, что необходимо.
– Жить с любимой женщиной, которая тебя не любит и не хочет, отстойно, Дим. Тебе повезло, что твоя жена по уши в тебя влюблена. Моя же позволяла мне прикоснуться к ней в лучшем случае по праздникам, – выдает неожиданное откровение он, и я неслабо удивляюсь, но оставляю все комментарии при себе. – Мы всем говорили, что Ангелина просто так не может забеременеть. По состоянию здоровья или же из-за нашей несовместимости, на деле же все куда проще: сложно забеременеть, когда занимаешься сексом пару-тройку раз в год.
На сей раз я закашливаюсь от удивления, и Давид недобро усмехается.
– Да, думаю, любой мужик удивился бы, как я позволяю происходить такому абсурду. Но я не из тех, кому плевать на желания женщин. По крайней мере, в сексе. Брать силой – не про меня. Да и трахаться с той, которая не проявляет ко мне ни капли физического влечения и постоянно думает о другом, такое себе удовольствие. Меня подобное не заводит, – он морщится, будто вспоминает что-то, но я не уточняю что. Ни к чему мне подробности. Хватает и того, чем Давид неожиданно делится со мной. – Поэтому я так часто ходил налево. И Ангелине было абсолютно плевать на мои измены. Наоборот, она лишь радовалась, что ее супружеские обязанности выполняют другие, а она может спокойно продолжать грезить о тебе, – голос Давида пропитывается злостью, и я наконец решаю заговорить:
– После вашей помолвки она перестала существовать для меня как женщина. Надеюсь, ты это понимаешь?
– Конечно понимаю. И лично тебя я ни в чем не обвиняю и зла не держу. Мне ли не знать, что для тебя уже давно существует только одна женщина, – уверенно проговаривает Давид, поворачивая голову в мою сторону, и я едва не морщусь.
Побои на его лице не удручают так, как абсолютно пустой, тусклый взгляд. Один лишь голос с тенью вины дает понять, что Давид еще способен испытывать хоть какие-то эмоции.
– Прости за то, что посмел прикоснуться к Каролине. Я не имел права так поступать. Это было по-скотски по отношению к тебе. Ты этого не заслужил, но просто… – он сжимает губы, возвращая взгляд к могиле. – Черт. Да нет мне оправданий. Я просто урод, который пошел на поводу у своих обид и злости.
– Я и не прошу тебя оправдываться, Давид. Сейчас это уже не имеет значения.
– Да уж… Сейчас уже ничего не имеет значения. Кроме мести. Только она одна у меня осталась, – понизив громкость голоса, отмечает он, пробивая меня своим опустошенным взглядом. – Я отомщу тому, кто заказал мою жену, Дима, – клятвенно обещает, и я поддерживаю:
– И я тебе в этом помогу.
– Ты поможешь, если тоже согласишься на план Гордеева распустить Совет.
Я замираю, концентрируясь на побитом лице брата.
– Тоже? Ты что, уже согласился?
Такого поворота я не ожидал. Давид же был одним из самых ярых противников того, чтобы Влад становился главным.
– И не только я, но и Константин. Сегодня утром мы говорили с Владом и письменно заверили, что поддержим его, лишь бы у нас всех развязались руки и мы смогли поскорее добраться до этой обнаглевшей вкрай троицы. Влад уверен, что в смерти Ангелины виновны они.
– Он уже нашел доказательства?
– Нет, но, если уничтожим Совет, доказательства не будут нужны. Мы и без них накажем виновных, которые в точности, как Королев, посмели сегодня явиться на похороны.
Вижу, как Давида начинает трясти от гнева, и без того покрасневшие белки глаз наливаются кровью. Он сейчас неадекватен и слишком зол. Вряд ли прислушается ко мне, но я все-таки решаю попробовать:
– Нельзя вот так рубить с плеча, Давид. Понимаю, ты хочешь возмездия, но нельзя из-за жажды мести провоцировать войну. Так ты накажешь не только виновных в смерти Ангела, но и весь остров.
– С моей поддержкой и поддержкой Жданова шансы на войну совсем мизерны.
– Но не исключены полностью.
– Ну и что? Даже если война начнется, мы с Гордеевым и его союзниками стопроцентно выиграем ее. Причем быстро и при минимальных потерях.
– Меня заботят не столько потери во время бойни, сколько то, что будет после войны. Влад станет главным. Официально. Я не уверен, что это хорошая перспектива. Вспомни, почему, в принципе, создали Совет. Без управы над Десяткой между Золотыми семьями постоянно происходили убийства. Все чувствовали себя еще более всемогущими и неприкосновенными, чем сейчас.
– Вместо Совета Влад будет тем, кто станет контролировать Десятку. Ничего не изменится. По крайней мере, для нас. Мы же в прекрасных отношениях с Гордеевым. Он наш союзник.
– Союз с Гордеевым – не бесконечная история. И позволь напомнить: это твои слова, а не мои, – мой голос становится резче. – Сегодня мы с ним в хороших отношениях, но это не значит, что подобный расклад навсегда. Стоит хоть один раз оступиться, и все может измениться. Подумай об этом, прежде чем принимать такие радикальные решения.
– Я не собираюсь больше ни о чем думать. Да и поздно уже. Я подписал с ним соглашение. И ни о чем не жалею. Мне плевать, что будет после, Дима, разве это непонятно? – он стреляет в меня острым, неадекватным взглядом. – Для меня главное, чтобы поскорее сдохли те, кто убил мою жену и ребенка. Я не позволю им спокойно жить, как мы позволяли Королеву.
– Не сравнивай, Давид. Сейчас другая ситуация. Тогда мы стопроцентно знали, кто убил наших родителей. Сейчас же у тебя есть лишь уверенность Влада, которая ничем не обоснована. Мне кажется, Гордеев просто воспользовался ситуацией, чтобы вбить тебе в голову выгодную для него информацию. Ведь вспомни, ты сам всегда был против того, чтобы Гордеев стал официальным единогласным правителем Морена.
– Да, был. Но это было до того, как у нас появились общие враги, с которыми я хочу поквитаться, как можно быстрее. И Влад поможет мне в этом, когда сможет действовать без одобрения Совета.
Черт! Разговор словно со стенкой. Давид меня не слышит. Его разум оглушен злостью и ненавистью, и я понятия не имею, как это исправить.
Дерьмо! Так и знал, что Гордеев так просто не примет мой отказ и найдет способ добиться желаемого. И вот, нашел. С помощью моего кузена и Константина. Даже не дождался проведения похорон. Еще до них поймал скорбящего мужа и отца и обо всем