Стр. 72.
Достоевский за границей – «видимо во многом принимает воззрения Герцена на буржуазный Запад»… Дорогой Леонид Петрович! Почему «видимо», зачем такая робость? Принимает или нет? Вы колеблетесь? Следовало бы вопрос доработать: или стать на некую точку зрения, высказанную одним исследователем 25 лет назад, что Достоевский согласен с Герценом в отношении к буржуазному Западу, или отвергнуть. Вопрос не шуточный. Писать о «жизни Достоевского», не решив этого вопроса, по меньшей мере неудобно.
Кстати, зачем эта фигура выражения: вместо Герцена – «писатель-эмигрант». На меня это производит впечатление какого-то кокетства.
Стр. 78.
Достоевскому после «Преступления и наказания» и «Игрока» снова нужно сосредоточить внутренние силы: нужно уединение, скитания, большие дороги, освобождающие и возносящие мысль. Сказано как красиво! А на деле: в феврале 1867 года он уезжает за границу, где проводит четыре года почти в полном одиночестве! Это было не более как бегство от кредиторов, и было проигрывание в рулетку даже женина платья и сидение почти безвыездно в Дрездене в полном горестном сознании, что перестал чувствовать плоть русской действительности, и отсюда творческое опасение и неудовлетворенность. Таковы письма его к Майкову, к Страхову за 1869–70 годы.
На этой же стр. 78:
Гроссман сообщает, что Достоевский в Женеве сближается с Огаревым. Что это? Огарев поправел, что ли, стал «почвенником» в понимании Гроссмана? Сообщил факт и… пошел себе дальше.
На стр. 79–82.
Сообщается о том, что Достоевскому доставила высокое наслаждение картина «Кающаяся Магдалина» и другие на ту же тему, отсюда его роман «Идиот», в котором «развернута драматическая легенда древности на фоне своей жестокой эпохи». И к этому, в сущности, сводится в основном задача романа, «изображение трагедии гордой и мятущейся женщины» – Настасьи Филипповны. Это почти полностью по-ермиловски. Дело оказывается не в «рыцаре бедном», в этом идеальном человеке, духовное совершенство которого вызвало такую изумительную оценку, как мы знаем, у Щедрина, ни в проповеди в этом романе взглядов Достоевского, и не в борьбе его с революционной молодежью. Важно для Гроссмана главным образом отражение и других картин: Гольбейна и т. д. И дальше вообще уже о живописи: о Клоде Лоррене и Тициане («Динарий кесаря»). И отсюда скачок буквально salto mortale к «Великому инквизитору»: фарисей в картине Тициана ему прототип! Грешен, просто не постигаю таких ультра смелых сближений или обобщений.
Стр. 83.
Прекрасны строки о значении мирового искусства в творческом методе и в гениальных мечтах Достоевского. Гроссман поднимается до высоты истинного постижения сущности его творчества: ей-ей, можно бы на старости лет держаться более гордо, полностью разогнув свою спину, и не повторять в продолжение всего очерка общепринятых шаблонных пошлостей о Достоевском.
Стр. 85.
Женевский конгресс и пафос борьбы с революцией в «Бесах». На каком основании? В «Бесах» ни слова о мировой революции. Нечаевщина – чисто русское явление, и так она в романе интерпретируется.
Стр. 86.
Раскольников и Петр Верховенский одно и то же? Какая непростительная ложь!
Причем тут проблемы, волнующие европейскую современность? Где она в «Бесах»? Какая безответственность. Что придет в голову – буквально.
Стр. 87–88.
Внук (Николая I) прислушивается к его голосу – ирония судьбы: все это пустые слова, никому не нужные. И вовсе Александр III не прислушивался к его голосу. Очень ему нужен был голос Достоевского! Фраза! – И довольно безвкусная.
В «Гражданине» – «Дневник писателя», который с 1876 года превращается в «единоличный» орган Достоевского. А до 76 года он был все время в «Гражданине». И дальше Достоевский «согласует злободневные высказывания свои с общим направлением правительственных кругов». Это почти то же, что пресловутая формулировка В. Ермилова о «Братьях Карамазовых», «созданных по заказу правительственных кругов». Не думаю, чтобы это соответствовало действительности. Страницы о Белинском не в 1873 году, а в 1877; о Некрасове, о Жорж Занд, о русской молодежи – все это печаталось в «Дневнике писателя» в 1876–1877; это отнюдь не только преодоление великим художником «реакционного публициста», нет, эта публицистика совсем другая, и уж, конечно, далеко не согласованная с «общим направлением правительственных кругов».
Право, становится совестно за стареющего литературоведа, позволяющего себе быть настолько во власти в своем роде «моды». Приняли бы хотя во внимание слова Достоевского, обращенные к западникам, тоже «признававшим его речь о Пушкине гениальной, целым событием»: «Если даже одну половину примут они, то есть признают хоть самостоятельность и личность русского духа, законность его бытия и человеколюбивое всегдашнее стремление, то и тогда уже будет почти не о чем говорить, по крайней мере из основного, из главного» (т. 12, стр. 377).
Стр. 88.
Победоносцев активно помогает Достоевскому составлять журнальные выпуски. На каком основании это утверждается?
Основная идея Победоносцева о создании сильной России путем восстановления допетровской церковности в русской жизни… разрабатывается Достоевским в его последнем романе. И дальше слова из письма Победоносцева: «Своего Зосиму он задумывал по моим указаниям».
Буквально род недуга – слабость Л. П. Гроссмана, которую он питает к этим «представителям правительственных кругов»: Мещерскому и Победоносцеву; он верит им беспрекословно, что бы они ни писали. Неужели Зосима, а не Паисий есть допетровская церковность? И неужели идея Ивана и Зосимы о том, что если быть последовательным, то светская власть, в том числе и суд должны перерождаться в церковь, иными словами – перестать быть государством, с его функциями принуждений и насилия, есть допетровская церковность?
Стр. 89.
Стареющий романист стремится по-прежнему приблизиться к текущей жизни… – Весь этот абзац производит очень неприятное впечатление своей лукавостью: «И нашим, и вашим». В конце концов, постигает ли он нравственную сущность молодежи или нет? Зачем вилять? Когда он говорит о том, что молодежь готова вся стать Некрасовскими Власами – какие тут суровые приговоры? Их нет в годы 1874–1878 по крайней мере. Вы замалчиваете мои работы о «Подростке» и «Братьях Карамазовых» – Вы с ними не согласны. Это, конечно, Ваше дело, но Вы обязаны хоть в двух словах напомнить о них. Пусть эти 300 000 новых читателей знают, что существует, кроме Ермилово-Гроссмановской точки зрения – другая, противоположная. К этому обязывает элементарная научная совесть.
Стр. 89–93.
В нарушение всякой системы, без всякой последовательности и идейно и во времени, что взбредает в голову: русское искусство в центре внимания Достоевского. Когда? В какие годы? И действительно ли в центре? Как часто он высказывался о художниках?
Стр. 90.
Достоевский «горит и томится событиями русской литературы». Доказательства? Достоевский пишет хвалебную статью об «Анне Карениной». Но тут же, с точки зрения чисто идеолого-публицистической – говорит о ней дважды, и далеко не одинаково; о Лермонтове никакой развернутой характеристики, лишь мимоходом о связи с его речью на могиле Некрасова, когда кто-то крикнул: «Некрасов выше Пушкина, выше Лермонтова; те только байронисты». И тут о Байроне, действительно развернуто, глубочайшие мысли, гораздо шире и важнее, чем о Лермонтове или Гоголе.
И так дальше – разрозненно, именно что придет в голову.
Стр. 92.
В это время автор «Неточки Незвановой» задумывал роман о детях… В какое это время? Цитата о детях относится к «Подростку». А из дальнейших фраз должно получиться ясное представление, что это записи к «Карамазовым». Спрашиваю еще и еще раз: зачем такая небрежность в смысле точности?
Стр. 94–95.
Дальше на страницах 94–95 – о круге знакомых Достоевского, об его театральных увлечениях, об его театральных выступлениях и отношении к ним современников, – тут несколько интересных и ответственных данных, что, право, читатель будет совершенно прав, когда будет досадовать