Сын города, связанный с городской мещанской интеллигенцией, он носит на себе все противоречия мещанских отношений. В 1846–47 гг. Достоевский является учеником Фурье, Жорж Занд, Белинского; о своем отношении к социализму он рассказывает в дневнике 1873 г. т. Х стр. 159–164 и 1877 г. т. XII стр. 28–32. Процесс Петрашевцев 1849 г., присуждение к смертной казни, каторга – произвели потрясение в психике – падучая болезнь Достоевского.
Если до 49 г. социалист и атеист Достоевский ищет выхода из противоречий жизни в революции и социализме, то в 60–70 годы националист и византист, церковник Достоевский видит выход в смирении, почвенности, в отказе от борьбы. Автор «Бедных людей» в 60 г. в лице Раскольникова, Ив. Карамазова, Петра Верховенского, Ставрогина ведет борьбу против людей 10‑х <!> и 60‑х годов.
Максим Горький в ряде статей нападает на автора «Бесов» и называет его «злым гением русской литературы», также Михайловский в статье «Жестокий талант».
В душе Достоевского борются Бог с дьяволом, добро со злом.
«Двойник», «Подросток» – произведения, изображающие раздвоенность сознания чувств, характерных для Достоевского. Раздвоенность души у героев Достоевского граничит с душевным расстройством, горячечным бредом, галлюцинацией (Ив. Карамазов).
Мироощущение Достоевского делает его художником больной души, души надорванной, извращенной, подпольной и подточенной. Противоречия, вытекающие из социального положения промежуточного слоя мещанства, создают душевный уклад, полный противоречий в психике Достоевского и его героев (труд Переверзева «Творчество Достоевского»).
К городскому интеллигентскому мещанству принадлежал Достоевский по рождению, воспитанию и профессии.
Любимые герои Достоевского – герои Гоголя петербургского периода: Акакий Акакиевич «Шинель» – Макар Девушкин из «Бедные люди», Поприщин из «Записки сумасшедшего» – Голядкин из «Двойник».
Достоевский не нашел выхода из противоречий современного города, отсюда его пессимизм и героизм его творчества.
Больной сын города Достоевский не знает и не любит пейзажа, не изображает природы.
Писательская манера Достоевского определяется мятущейся, нервной, голодной, торопливой жизнью. Он увековечил трагическую мятущуюся, полную движения жизнь города с быстротой и остротой противоречивых переживаний.
Он явился черным пророком грядущей революции. Он предсказывает, что грядет 4‑е сословие, грядет величайшее потрясение (стр. 312–357–377 заметки из Записной книжки).
Злой гений, черный пророк боялся революции, но никто из русских художников не вскрыл с такой потрясающей силой противоречия современного строя, глубину унижения и оскорбления бедных людей.
Образы Мармеладова, Сонечки, Неточки Незвановой, Илюшечки, герои «Мертвого Дома» – лучшие образы во всей мировой литературе. Образы Достоевского в противоположность его публицистике создают не покорность и не смирение, а будят глубокое возмущение против ненормальных условий жизни (Добролюбов «Забитые люди», Кони «На жизненном пути», т. II стр. 108–113). <…>
Литературно-музыкально-вокальный вечер памяти Достоевского
Вступительное слово.
«Пророк» – муз. Римского-Корсакова (пение).
Чтение: «Идиот» стр. 61–63, 65–67 (6 изд.), что пережил автор на эшафоте.
1) от слов на стр. 61 – «этот человек был», до «чтобы его».
2) от слов на стр. 65 – «он жил в тюрьме», до «князь замолчал».
Музыка: Бетховен «Анданте» из Сонаты <для скрипки> op. 2 № 12.
Чтение: «Записки из Мертвого Дома», гл. VII.
1) Стр. 89–90 от слов «когда вечером» до конца главы.
2) Стр. 271–271 от слов «Накануне последнего дня» до конца.
Музыка: Бетховен. Соната Аппассионата.
Чтение: «Преступление и наказание».
1) Допрос Раскольникова Порфирием, гл. V с. 297–317 от «когда на другое утро» до «как Бог приведет».
2) Раскольников и Мармеладов.
Музыка: Бетховен. Марш Фюнебр <Симф. № 3, ч. 2>.
Чтение: «Братья Карамазовы».
Похороны Илюшечки. Речь у камня. Стр. 263–272.
В смертельных объятьях Достоевщины, очерк А. И. Плюшкова, 1922 [929]
В смертельных объятьях Достоевщины
В начале мая этого года мне в Детском Селе пришлось участвовать в качестве защитника по интереснейшему с психологической и индивидуалистической точек зрения уголовному процессу по обвинению 19-летней А. П. Моисеевой в убийстве 17-летней Е. А. Никитиной. Процесс, разбиравшийся особой сессией народного суда Детскосельского уезда, настолько интересен (эксперт – психиатр проф. <Г. В.> Рейц сказал, что в его 20-летней практике по судебной экспертизе это дело одно из самых интересных) для юриста и всякого деятеля юстиции, что его следовало бы занести в анналы русской криминалистики. Об этом процессе и хочется сказать несколько слов.
Обвинялась гр. Моисеева в убийстве с заранее обдуманным планом с целью ограбления. Обстоятельства дела в кратких чертах таковы. – Вечером 9 февраля 1922 года дома остались гр. Моисеева и Е. Никитина (Лиза); мать последней ушла в хлев прибрать корову. Гр. Моисеева, взяв из чулана колун, подошла к Лизе, поцеловала ее в лоб, укрыла одеялом и нанесла первый удар колуном по голове. Лиза села на кровать, протянула вперед руки, Моисеева прижалась головою к зияющей ране жертвы, а потом еще нанесла 12 ран в голову Лизе и, в конце концов, видя, что Лиза еще трепещет, перерезала ей ножом дыхательное горло, после чего, завязав труп в одеяло, отнесла его в ванную комнату, прибрав все в спальне после убийства. В это время в дверь уже стучалась мать Лизы. Моисеева открыла дверь в сильном волнении и на вопросы матери о причине ее взволнованного вида сказала, что не случилось ничего; в это время раздался хрип Лизы, убийство было обнаружено; Моисеева сперва симулировала налет грабителей, а потом созналась в преступлении. Моисеева жила в доме гр. Никитиных, познакомившись с ними года три тому назад в Москве, где репетировала Лизу в качестве члена семьи и иногда репетитора Лизы. Следователь в своем постановлении указывал на убийство с целью грабежа.
Процесс тянулся два дня и судебное следствие, прошедшее при закрытых дверях в виду необходимости выяснения самых интимных подробностей жизни Моисеевой, дало ценный психологический материал, который, будучи расположен в порядке, даст целую картину, – картину, которую использовал бы Достоевский, ибо герои этого процесса – его герои, ибо мир, в котором совершено преступление и из которого вышла преступница – мир, с которым нас сблизил Достоевский, с которым он так был знаком и который так полно и трагически-отчетливо изобразил в своих томах. Драма души, прошедшая перед судом в процессе, нисколько оказалась не меньше той драмы, реальной драмы, которая совершилась в семье Никитиных 9 февраля.
Родители Моисеевой не отличаются ничем особенным от тех повседневных людей, которых мы встречаем на каждом шагу: отец ее чиновник и выросла Моисеева в чиновничьей, серенькой семье, при ненормальных взаимоотношениях матери и отца, который, в конце концов, оставил жену и всю семью (4 чел. детей), а сам уехал. Детство Моисеевой прошло как-то «беспризорно», она не получала руководства и воспитания, как и впоследствии, при получении среднего образования, когда школьное воспитание тоже не шло параллельно с воспитанием родительским; таким образом, и в детстве, и в отрочестве обвиняемая была предоставлена самой себе, любила ходить с отцом на охоту и, по ее словам, любила смотреть, как трепещет убитая дичь. После окончания среднего образования Моисеева вместе с матерью и семьей, когда уже разрыв между матерью и отцом произошел, переехала в имение одного помещика, где мать получила место экономки; здесь Моисеева сделалась, с ведома матери, жертвой помещика, который насильственным путем привязал к себе Моисееву и, путем насилия, стал ее женихом; эта драма не прошла бесследно для души Моисеевой. И она давно задумалась о самоубийстве, искала и просила у знакомых яда и проч. Октябрьская революция застала Моисееву в имении, помещик бежал, и эта девушка вновь перетерпела тяжелые насилия, которые также оставили свой след в ее душе. Тогда она бежала в Москву к отцу, где и познакомилась с семьею Никитиных и стала репетировать Лизу. С Лизой она совершила поездку в Детское Село, потом жила в Петрограде, училась в <Петроградском> женском медицинском институте, а летом 1921 года служила в качестве руководительницы в детской колонии в Слуцке (б. Павловске) близ Детского Села, где ее любили дети, и она, в свою