Преодолев с половину разделяющего армии расстояния, главарь сделал знак остановиться – может, потому что встречаться посередине справедливее всего. Теперь Гашек убедился наверняка: в первых рядах среди людей Тильбе сидела верхом на Вечернице Итка – живая и, кажется, здоровая, в бурой стеганке с воротником. Куда же делся, в конце концов, тот черный кафтан? «В моей стране черный – самый красивый цвет, – сказала как-то раз Танаис, – черный, как плодородная земля».
В прошлый раз они с Иткой бывали в этом месте в самый жаркий день лета, а теперь все вокруг завалило снегом.
– Что ты ей скажешь? – обратился Гашек к главарю, надеясь, наверное, воспользоваться ответом как подсказкой.
– Я буду говорить не с ней. – Бруно задумчиво оттянул кончик бороды. – А ты лучше не вмешивайся, пока не спросят.
Навстречу тоже выехали три всадника: Итка, рядом с ней – закованный в латы широкоплечий юноша на породистом скакуне, а еще мелкий мужичонка, который на поверку оказался седовласой женщиной.
– Господин Отто Тильбе, я полагаю. – Бруно склонил голову, когда они приблизились. – И его почтенная матушка.
Старуха, едва удостоив их взглядом, фыркнула:
– А вы – банда ублюдков.
– Только эти двое, – загоготал Гоздава. – Я вообще-то младший сын.
– Уйдите с дороги, – спокойно произнес господин Отто. – Я не хочу крови.
«Я тоже, – подумал Гашек, видя, как эта же мысль отражается в глазах Итки. – Ее и так слишком много». Как вышло, что столько пролилось на тот проклятый кафтан? Гашек не мог понять, была ли Итка ранена: в седле держалась вроде бы уверенно. Вечерница тоже выглядела неплохо, и он с горечью вспомнил убитых буланых коней.
– И в мыслях не было преграждать вам путь к победе, господин, – заверил Бруно. – Наоборот, я хотел бы лично убедиться, что вы доберетесь в Столицу целым и невредимым.
Тильбе бросил взгляд через плечо.
– Я уже позаботился о своей безопасности.
– Весьма мудро с вашей стороны, но всякое может случиться, правда?
Итка отвела глаза. Едва Гашек собрался с духом, чтобы к ней обратиться, над головой что-то длинно-тягуче заскрипело, как несмазанная петля. Прежде чем он понял, что кричала хищная птица, в уши ударил ор Гоздавы:
– Сука!
Гашек моргнул. Госпожа Тильбе опасно отклонилась назад, начала падать из седла, но сын вовремя ее подхватил. Конь гетмана завертелся на месте, перебирая копытами. «Что произошло?» – не понимал Гашек, пока не заметил, что из живота старухи торчит кончик арбалетного болта.
Итка пригнулась, взяла поводья из рук Нишки, стрелой полетела назад, Отто – следом. Страшно бранясь, Гоздава кое-как усмирил коня, и они вместе с Бруно и Гашеком спешно вернулись к отряду.
– Какая мразь стреляла?! – еще на ходу рявкнул гетман, бешеными глазами всматриваясь в ряды всадников.
– Брось. Труби атаку, – отрезал Бруно. – Гашек, останешься в тылу.
Он не успел осознать даже значение этих слов. Гоздава харкнул на землю, схватил висящий на поясе рог, едва не порвав ремень, и затрубил длинный одиночный сигнал. Пока не стих еще утробный звук, Бруно обратился к ханзе:
– Тарза ашен цер, – негромко сказал он на чужом языке, – иш нафса.
Значение некоторых из этих слов Гашек, к несчастью, знал – хватило того, что он успел нахвататься от хаггедцев. Изменившееся лицо Куницы подтвердило его предположение: так звучал приказ об убийстве.
– Я не… – начал Гашек и захлебнулся воздухом, когда лошадь под седлом вдруг взбрыкнула и заржала, как если бы ее укусила змея.
Бруно уже повернулся спиной, но последний взгляд его, как вспышка молнии, словно прожег в мыслях огромную дыру.
Пока отряд выстраивался в линию, Гашек все не мог совладать с кобылой, а как только люди гетмана пошли в атаку, он и вовсе выпал из седла. «Кто это сделал? Кто выстрелил в Нишку Тильбе?» – лихорадочно думал он, стиснув зубы от боли в раненом бедре, на которое так некстати приземлился.
А Нишка Тильбе уже умерла.
Итка поняла это еще до того, как труп осторожно, словно опасаясь причинить боль, стащили с лошади, а Отто принялся отчаянно искать признаки дыхания.
– Что с этим делать? – спрашивал он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Что делать с болтом?
– Отто. – Кашпар сжал его плечо. – Здесь уже ничего не сделаешь.
Запыхавшийся лекарь, которого выдернули из повозки и привели сюда, только развел руками и грустно покачал головой: как же так, как же так. Отто вдруг посмотрел в сторону неприятельского отряда и нахмурился, как будто в голову ему пришла догадка. Итка тоже взглянула туда, увидела, как неистовствует чья-то – не Гашека ли? – лошадь.
И догадалась.
– Слезайте с коней! – закричала она верховым. – Слезайте все! Сейчас же!
Воины глядели на нее так, будто она требовала невозможного – их округлившиеся глаза блестели, как макушки шлемов на солнце. Скажи то же самое госпожа Нишка, они бы точно ее послушали, но госпожа Нишка уже не могла ничего сказать.
Ее сын так и сидел, склонившись над телом, вглядываясь в бледнеющее лицо. Итка тихо позвала Отто по имени; он услышал ее с опозданием, как будто донеслось только эхо. Она коснулась рукой места, где под одеждой лежал на груди амулет, который не отвечал на сбивчивые, как дыхание на бегу, отчаянные призывы.
Отто понял, что Итка имеет в виду, поднялся на ноги, расправил плечи. Солнце спряталось за облаками. На той стороне поля готовилась к атаке конница Бруно.
– Всем спешиться! – приказал господин Тильбе, и его приказ немедленно выполнили. – Лошадей к повозкам! Ты, – он одной рукой схватил Кашпара за грудки, – туда же. Построй своих людей в кольцо, защищай женщин. Иди! – Корсах отшатнулся, растерянный, но перечить не стал. Отто недолго проводил его взглядом и зычно скомандовал: – Стрелки, слушай меня!..
Тело госпожи Нишки быстро унесли прочь. Итка оказалась среди лучников, выстроившихся за пешими воинами. Первыми должны стрелять арбалетчики, потом – все вместе, по готовности, вывести из боя как можно больше всадников. Одна из вражеских лошадей умчалась в поле без седока, а остальные, попирая копытами мерзлую землю, взяли лихой галоп.
Отто дал отмашку.
Лучники успели сделать по несколько прицельных выстрелов. Итка метила в Бруно, но не попала: вместе с другим командиром, имени которого она не знала, он постепенно замедлился и оказался за спинами своих людей. С десяток лошадей погибли или остались без всадников, однако это почти ничего не изменило: врагов много, они приближались, шли высокой темной волной из металла и плоти, готовые смести и перемолоть скалы. Ряды воинов Тильбе зашевелились, как деревья на