Трубка искрилась и сверкала изнутри.
— Что это? — с восхищением прошептала я, подходя ближе, зачарованно глядя на сияющий сосуд. Казалось, граф поймал в трубку целую вселенную, которая пульсировала и закручивалась, переливаясь зеленым туманом.
Впервые за последние несколько часов граф улыбнулся, не сводя глаз с трубки.
— Магическая эссенция, — сказал он, поворачивая ее. От движения волшебный туман свернулся в светящуюся горошину и вновь расплылся. — С самого начала область моих интересов была в том, чтобы научиться извлекать магию из сангийских артефактов. Из-за их дороговизны и недолговечности. После долгих опытов нам удалось соединить науку и волшебство. Мы научились усиливать формулы лекарств толикой магии. Когда стало понятно, как это можно использовать против искажения, инвесторы дали нам денег, и мы смогли открыть фабрику.
Поднеся трубку к пробирке с сиреневой жидкостью, результатом его последних трудов, которой он остался более или менее доволен, — граф добавил туда магию.
Вразрез всем правилам смешивания цветов, жидкость приобрела оттенок насыщенного изумруда. Ник встряхнул ее, а потом вылил в большую склянку с дистиллированной водой.
Быстро закрыл крышкой и взболтал. Раствор стал мутно-зеленым.
— Готово, — Потом бросил на меня сердитый взгляд. — Протестируем на Вофе.
Взяв еще стеклянный прибор с несколькими отверстиями и с резиновой ручкой, похожей на грушу, он направился к выходу.
— А это зачем? — торопливо спросила я, подскочив и устремляясь за ним.
— Для распыления. В отличие от вашей сестры, у меня не было нескольких дней, чтобы приготовить устойчивую аэрозольную форму по записям, которые она утащила. Придется импровизировать с пневматическим распылителем. Концентрация ниже, но на скорость излечения это не повлияет.
Я опустила взгляд. В коридоре до меня донесся приглушенный гул со стороны кладовки, и я вспомнила, что там были обреченные, которые пытались прорваться к нам, но стена пока держала их.
— Пойдем, — проговорил граф, бросив на меня беглый взгляд.
Когда мы вошли в камеру Вофе, я с трудом узнала управляющего, хотя и раньше тот был не в лучшей форме. Из довольно активного, устрашающего монстра он превратился в одного из тех обреченных, что бродили сверху. Рубиновые глаза потускнели до грязно-коричневого оттенка, лицо посерело и заострилось, а одежда висела лохмотьями. Он даже не заметил нашего прихода, стоя безвольно у прутьев решетки, и, время от времени, с пронзительным воплем кидаясь на стену.
На обычно надменном лице графа застыло такое острое чувство вины, что мне и самой стало горько.
— Ну что, мой друг, — пробормотал он. — Держись. Попробуем тебя вылечить.
Вдалеке снаружи послышался глухой удар, как если бы дверью ударили об стену, а потом все стихло. «Может, сквозняк?» — мелькнуло у меня в голове.
Подойдя ближе к клетке, Ник взял бутыль и встряхнул ее. Зеленоватая жидкость перемешалась с хлопьями.
«Хотя какой сквозняк? Мы же в подвале».
— Ник, — прошептала я, леденея. — Там был звук… Я слышала, в коридоре…
Ник с раздражением посмотрел на меня, но поставил лекарство и, не выпуская из рук распылитель, выглянул наружу.
Дальше все произошло в мгновение ока. Прозвучал выстрел. Ник упал рядом с дверью. Раздался звон разбитого стекла, плечо обжег огонь, и меня отшвырнуло ударом в стену.
Когда я подняла глаза, на меня смотрел ствол пистолета.
— Какая встреча, дорогая Марта, — оскалившись, проговорил Рэдклиф. — Я очень рад, что ты выжила, после того купания в реке. Хотя нет…
Он расхохотался, словно безумный.
— Мне все равно.
— Ник… — прошептала я, упираясь в холодную стену. С моего места было видно лишь его окровавленную руку.
— Ах, Ник, — лицо доктора исказила гримаса, которая тут же сменилась нервной улыбкой. Его обычно светлые глаза были полны тьмы. — Граф мертв, дорогая. А что здесь у нас, досточтимый профессор Вофе?
Рэдклиф отвесил в его сторону издевательский поклон.
— Кстати, как удачно, что вы с графом напомнили мне про Зал Приёмки. А я все гадал, как мне отпустить «детей» Учителя на волю, после того как вы разрушили мост. А им здесь скучно. Теперь мне надо будет только открыть ворота, а там Нордши, Вилемс…
— Они разорвут и вас! Вы же тоже человек, — проговорила я, с трудом шевеля онемевшими губами. Гул снаружи нарастал, казалось, будто со стороны кладовки в стену бьется целая армия.
Вофе встрепенулся и пронзительно завыл, а справа, раздался скрежет.
— Ну, что вы! Учитель позаботился о своих слугах. У меня есть амулет, — он откинул полу пиджака и показал кулон из переплетающихся змей, в центре которого сиял зеленый изумруд. Амулет висел на тонком кожаном шнуре. — Вернее, я взял его с вашей сестры. Черити же была вам сестрой?
Я увидела, как пальцы Ника сжались.
Рэдклиф встряхнул светлыми кудрями и обаятельно улыбнулся.
— Кто бы мог подумать… — Затем его улыбка превратилась в оскал. — Эта выскочка оказалась вашей родственницей. Посмела посягнуть на Учителя. Как она там писала в письме? «Любимый»?
Раздался еще треск, а затем грохот. Словно стена, отделявшая кладовку от Зала Приёмки, рухнула. Вофе протяжно завыл.
Дернув уголком рта, доктор выстрелил в клетку. Вофе встрепенулся, а потом мешком стек по прутьям решетки.
По-акульи улыбнувшись, Рэдклиф вновь навел дуло на меня.
— Эта мерзавка сразу начала обскакивать меня, раздвинула ноги перед графом, втерлась в доверие…
Холодный пот скатился у меня по виску. Краем глаза я заметила там, где лежал Ник, движение, но голову повернуть туда не рискнула, чтобы не привлечь внимание сумасшедшего.
— Я же говорил вам, Марта, намекал, чтобы вы помогли мне… — острое дуло уперлось в грудь, а я судорожно выдохнула. — Но вы такая же, как она. Как ваша сестра. Предали меня!
Последнюю фразу он проорал мне в лицо.
— И я думаю, что же мне делать… Оставить вас в живых…. — я почувствовала, как холодная сталь скользит по ключицам, поднимается к шее, к подбородку. — Отдать вас «детям» Учителя. Пусть они растерзают вас, разорвут нежное тело на куски…
Я сжалась в комок, не смея вздохнуть… Глаза Рэдклифа безумно блестели, в них боролись странная ненависть и нечто более темное, похотливое.
— Или, может, обратить…
Свободная рука доктора прикоснулась к волосам и больно дернула за прядь. Он выпрямился и нахмурился, смотря на меня сверху вниз.
— Тогда ваша белая кожа посереет, а волосы утратят блеск рыжей зари.
Я не могла