Первый из нападавших, тот, что заносил ногу над уже бесчувственным Хамроном, даже не успел понять, что произошло. Я просто оказался рядом, моя рука, обернутая сгустком сконцентрированной маны, метнулась вперед.
Удар пришелся точно в солнечное сплетение, и я почувствовал, как под моими костяшками прогибается и ломается защитный артефакт на его груди. Костлявый, влажный хруст разнесся по залу, тело артефактора, изогнувшись в неестественной позе, отлетело к дальней стене, ударившись о нее с глухим стуком и осев на пол без движения.
Я не останавливался. Я двигался между ними, как призрак, появляясь то тут, то там. Каждое мое движение было экономичным и смертоносным.
Второй агрессор, только начинавший разворачиваться на звук падения своего товарища, получил мое ребро ладони в основание шеи. Треснул шейный позвонок. Его тело, обмякшее и бессильное, я поймал за шиворот и тем же плавным движением швырнул в ту же точку у стены, где он грузно рухнул на первого.
Третий, с разбегу заносящий кулак, оснащенный артефактным усилителем, для меня просто замер в неестественно медленной позе. Я прошел под его рукой, моя ладонь с размаху врезалась ему в висок. Его голова дернулась, глаза закатились, и он, как подкошенный, присоединился к растущей груде тел.
Четвертый успел вскрикнуть и поднять руки в защитной стойке, вокруг его запястий вспыхнуло синее сияние щита. Мой удар локтем прошел сквозь эту защиту, как горячий нож через масло.
Я чувствовал, как ломаются кости его предплечий, прежде чем тот же локоть врезался ему в челюсть. Звонко щелкнув, его голова откинулась, и он беззвучно рухнул лицом вниз.
.
.
.
Напоследок я оставил Развитие Предания. Он уже несколько раз пытался атаковать, хотя каждый раз промахивался. Личные артефакты и артефакты Квази-Предания использовать было запрещено везде, кроме тренировочных арен, а обычные артефакты Хроники не могли предоставить ему даже шанса сравниться со мной.
Моя рука, обернутая сгустком маны такой плотности, что она искажала свет, прошла сквозь выставленным им барьер, словно сквозь дым. Мои пальцы сомкнулись на его горле с такой силой, что хрящи затрещали.
Я поднял его в воздух, и по его широко раскрытым от ужаса и нехватки воздуха глазам было ясно — одно лишнее движение, один микрон усилия, и его трахея превратится в осколки. Он затрепыхался, пытаясь ударить меня ногами, но его пятки лишь бессильно шлепали по «Золотому храму».
Только тогда я перевел взгляд на Ярану.
— Что произошло?
Ее лицо было бледным от ярости и унижения, но голос звучал четко.
— Абсолютно ничего, Мак. Эта шобла вошла, постояла минут десять, пялясь на нас, а потом подошла. Начали нести какую-то чушь, какие-то претензии высосали из пальца. Хамрон сказал им «Отвалите!», довольно грубо, да. Но это было все. После этого они просто набросились, будто ждали любого повода.
Я медленно повернул голову обратно к тому, кого держал за горло. Его лицо начало синеть.
— Кто тебя послал?
Он, давясь и хрипя, выдавил ухмылку.
— Ни-че-го… я тебе… не скажу… Все равно… не убьешь… Трибунал…
— Убивать тебя и правда не буду, — согласился я, и мой голос прозвучал ледяным шепотом, который, казалось, заморозил воздух вокруг. — Но я могу сделать так, что ты будешь умолять о смерти.
Я уже мысленно вызывал татуировку «Сотня порезов», готовясь продемонстрировать ему всю глубину его ошибки, как вдруг дверь в бар с грохотом распахнулась, и внутрь ворвался отряд стражей порядка в полной боевой экипировке, также состоящий из артефакторов Коалиции.
— Никому не двигаться!
Пришлось разжимать пальцы. Я отпустил полузадушенного Артефактора, и он рухнул на пол, судорожно хватая ртом воздух. Мои люди, избитые, но живые, начали подниматься, стоны и проклятия смешивались с тяжелым дыханием. Ярана и другие девушки поспешили к ним.
Старший патруля с бесстрастным лицом осмотрел место потасовки, его взгляд скользнул по груде стонущих тел у стены и по мне.
— Объясните, что здесь произошло, майор.
— Мои подчиненные были атакованы без всякого повода, — мой голос был ровным, но внутри все кипело. — Мы были без оружия. Они — нет. Я был вынужден пресечь их действия.
Стражи быстро окружили агрессоров, надевая на них мано-блокирующие наручники. Старший патруля кивнул, его лицо не выражало ни сочувствия, ни осуждения.
— Понятно. Вам и вашим людям потребуется медицинская помощь. А вам, майор, — он выписал мне листик, — повестка. Явитесь в военный трибунал корпуса для дачи показаний.
Я взял повестку, сунул в карман, не глядя.
Инцидент был исчерпан по версии закона. Но я видел лица своих ребят.
Хамрон, пытавшийся встать, опираясь на Силара, с лицом, превращенным в кровавое месиво. Бардо, державшийся за сломанные ребра. Ралот, с ненавистью смотрящий на уводимых стражей. Ярана, вытиравшая кровь с губы и смотревшая на меня с немым вопросом.
Ярость, черная и густая, подступала к горлу. Это был не случайный конфликт. Это была спланированная провокация.
###
На следующее утро, потратив остаток ночи на дозаказ препаратов маны и прочих стимуляторов, я построил весь свой батальон на плацу. Воздух был пронзительно холодным, а лица бойцов — мрачными. К тому же тут и там в неприлично большом количестве я видел синяки, перебинтованные руки, скрытые под униформой повязки.
Оказалось, прошлым вечером почти сотня наших бойцов, разошедшихся по городу, подверглась таким же внезапным, жестоким нападениям. Стражи появлялись быстро, но не всегда успевали предотвратить серьезные травмы. Количество сильно пострадавших перевалило за тридцать.
Я прошелся перед строем, встречаясь взглядом с каждым.
— Вчера вечером, — мой голос, усиленный маной, прокатился над плацем, заставляя некоторых встрепенуться, — нас атаковали. Не в бою. Не на задании. Мы пришли в город, чтобы отдохнуть. И за это нас избили. Наших офицеров, почти сотню наших бойцов. Без причины. Без предупреждения. Потому что могли.
Я сделал паузу.
— Нам здесь не рады. Нас считают выскочками, провинциалами, грязью на их начищенных сапогах. Они думают, что мы сломаемся и сбежим. Они думают, что мы не посмеем ответить.
Я видел, как сжимаются кулаки, как взгляды из подавленных становятся злыми, сосредоточенными, мрачными.
— Но они ошибаются. Мы не сбежим. Мы ответим. Но не их же методами. Мы станем сильнее. Настолько сильными, что ни у кого, ни единого человека в этой империи, даже у зажравшихся столичных ублюдков, не повернется язык оскорбить нас, а уж тем более поднять на нас руку. Мы заставим их уважать нас. А тех, кто не захочет, — мы просто сотрем в пыль.
По строю