Знакомая, кипящая алая мана Предания, что все эти месяцы текла по моим жилам, вспыхнула ослепительным внутренним светом и начала сгущаться, становиться тяжелее, плотнее, обретая вес и неотвратимость расплавленного металла.
Она изменила свой оттенок на глубокий, звенящий, как колокол, бронзовый, и я ощутил, как сама реальность вокруг стала податливее, хрупкой, словно тонкое стекло в моих теперь уже не просто руках, а инструментах творения.
Это был Эпос. И это был лишь первый шаг.
Бронза закипела, забурлила и перелилась, как жидкий металл в тигле, в ослепительное, холодное, режущее глаза своей абсолютной чистотой серебро. Пространство вокруг затрепетало, поплыло, и я почувствовал, что могу диктовать ему свою волю, менять его законы одним лишь усилием мысли, одним сокровенным желанием.
Легенда.
И наконец, серебро, достигнув пика, расплавилось, превратившись в чистейшее, всепоглощающее, первозданное золото. Миф.
Энергия, что хлестала через край каждой поры моего существа, была уже не просто силой — это была сама возможность, первооснова, сырая глина мироздания, ожидающая прикосновения творца.
Я парил в самом сердце багрового, мертвого кошмара, но сам был сгустком слепящего солнечного света, живым воплощением созидания, способным растопить, переплавить эту застывшую тьму.
Все артефактные татуировки на моем теле, от «Радагара» до «Золотого храма», вспыхнули тем же ослепительным, жидким золотом, превратив кожу в карту сияющих созвездий. Я чувствовал, как «Радагар» может теперь не просто усилить удар, а разорвать континент пополам, а «Золотой храм» — выдержать не удар меча, а падение целой звезды.
Правда, суть их, их ядро, осталась прежней — усиление, скорость, защита. Они не обрели новых, причудливых свойств, лишь их изначальная, фундаментальная мощь вознеслась до небес, до уровня космических сил.
И взгляд мой снова упал на королеву на троне. Всего мгновение назад ее мощь, ее багровая аура, казалась абсолютной, непреодолимой, фундаментальной константой этого мира, против которой я был ничем.
Теперь же я смотрел на нее и видел не божество, не непререкаемую силу, а противника. Сильного, пугающе, чудовищно сильного, питаемого смертью целой цивилизации, но больше — не непреодолимого.
Ее багровая мана, рожденная в агонии мира, и мое золото, данное мне в долг объединенной волей всех носителей Маски, стояли теперь на одной доске, в одной весовой категории. Мы могли сразиться. Мы были ровней в этой странной, вневременной пустоте.
Первый удар мы нанесли почти одновременно, два божества, сошедшиеся в поединке за душу артефакта. Мое сияющее, жидкое золото столкнулось с ее густым, ядовитым багровым сиянием. Не было привычного звука взрыва — был лишь оглушительный, беззвучный разрыв самой реальности, треск ломающейся материи.
Световая волна, рожденная столкновением сил уровня Мифа и Легенды, вырвалась из тронного зала, сметая стены, и превратила исполинский дворец в пылающие, разлетающиеся во все стороны обломки. Камни взлетели в кровавое небо и обрушились на город внизу, словно огненный, всеуничтожающий дождь, сметая и без того мертвые улицы, дробя пустующие здания в мелкую крошку.
Я чувствовал, как сам мир этого артефакта, эта багровая пустота, давит на меня, пытаясь вытеснить, подавить чужеродную для него золотую силу. Воздух становился густым, как смола, вязким и тяжелым, замедляя каждое мое движение.
Королева, напротив, казалась единым, неразрывным целым с этим багровым хаосом, ее сила подпитывалась самой сутью этого места, каждой его частицей. Но чистой, необработанной мощи, дарованной мне Маской, энергии Мифа, хватало с избытком, чтобы парировать это ее преимущество.
Мы метались среди руин того, что секунду назад было дворцом, и каждый наш обмен ударами, каждый блок оставлял после себя глубокие, дымящиеся шрамы на лице этого призрачного мира.
Взмах ее исполинской руки — и целый гигантский квартал, бывший куда больше чем Баовальд, испарялся, оставляя после себя дымящийся, сияющий багровым светом провал в земле, обнажая саму подложку этой реальности.
Мой ответный заряд «Грюнера», усиленный до невозможного уровня Мифа, прошивал пространство не лучом, а тончайшей, идеально прямой золотой линией, которая беззвучно разрезала все на своем пути — воздух, свет, саму пустоту.
После нескольких таких взаимных атак от великого города не осталось абсолютно ничего, кроме выжженной, пульсирующей в такт нашему бою равнины. Багровый ландшафт вокруг трескался, плавился и вскипал, не успевая восстанавливаться, регенерировать под яростным натиском нашей битвы.
Вскоре не осталось ничего, что можно было бы разрушить. Мы парили в центре бескрайней, абсолютной пустоши, залитой зловещим, неизменным алым светом, исходящим от самого неба.
Ни городов, ни дворцов, ни холмов — лишь ровная, бесконечная, багровая плоскость под ногами и такое же кровавое небо над головой. Арена для финального акта, лишенная каких-либо помех и укрытий, была готова.
Золотая мана хлынула из меня мощным, неудержимым потоком, сформировав исполинский, сияющий фантом, точную, но колоссальную копию меня самого, ростом с саму королеву. В одной его руке сверкала сабля из сконденсированного до твердости алмаза света, в другой — пистолет, чей ствол источал немую, всесокрушающую угрозу.
Я сам оказался в центре его лба, в некоем подобии кабины, словно пилот в сердцевине гигантского голема, и каждая моя артефактная татуировка отзывалась мощным, звенящим эхом в этом золотом теле, многократно усиливаясь.
Королева встретила меня не отступлением, а яростным, разнообразным градом заклинаний. Из ее пальцев, будто из жерл пушек, вырывались кроваво-красные огненные вихри, пожирающие землю и небо, сгустки алого льда, замораживающие пространство и ядовитые, липкие туманы, от которых трескался и гнил сам воздух.
Ее магия, хоть и выдержанная в одном багровом спектре, была невероятно разнообразна, изощренна и смертоносна. Но и в ближнем бою она не была беспомощна.
Когда мне удавалось прорваться сквозь этот магический шторм и сблизиться, она встречала меня материализовавшейся в мгновение ока огромной косой, сплетенной из сгущенной, кипящей крови вселенской скорби. И каждый удар этого чудовищного клинка звенел, как погребальный набат, отзываясь глухой, разламывающей болью даже в моем золотом фантоме, будто бьющей прямо по душе.
Мы кружили в бескрайней багровой пустоши, и каждый наш удар, каждый парированный выпад высвобождал чудовищную энергию, которой с лихвой хватило бы, чтобы стереть с лица земли базу четвертого корпуса со всеми ее многослойными защитными полями и элитными батальонами, не оставив и пылинки.
Осознание этой мощи, того, что я могу однажды, в будущем, достичь такого уровня по-настоящему, своим путем, заставляло кровь бежать быстрее, а сердце биться в бешеном, опьяняющем ритме. Эта мысль была подобна наркотику, затмевая на мгновение саму смертельную опасность.
Но затем, как удар обухом по голове, я