Я сажусь, но все равно периодически порываюсь встать, что-то добавить на стол, что-то унести. Сава помогает.
И у нас прямо как-то все налаживается.
И беседа застольная, и атмосфера общая.
И я уже начинаю верить в то, что остаток дня пройдет гладко, когда Сава выдает:
— Мы с Ольгой сегодня обратно поедем.
И вот тут-то все и ломается.
Лица родных Савы, более четко отслеживающих момент, становятся сложными, у дедушки взгляд леденеет.
А мне снова хочется чем-нибудь стукнуть Саву.
Ну вот зачем?
Теперь даже Жучок с Крошкой не разрулят!
50. Сава. Вира за невесту
— Вон там, видишь? — гадский дед хмуро щурится на меня, поджимает губы, словно не веря, что я вообще что-то способен увидеть, — у забора. Яма компостная. Ее надо закопать.
Киваю.
Закопать, так закопать.
Дед недоволен, явно наводящих вопросов ждет. Но я ему такое удовольствие не доставлю.
— А перед этим пролить.
Пролить, так пролить.
— Инструмент найдешь в сараюшке.
Молчу.
Знаем мы, о какой сараюшке речь. Отлично помним ее местонахождение.
— Ведро с говном возле ямы.
С чем???
Ладно, это потом. Надеюсь, дед просто так матерится.
— Потом дров наколешь. Для бани.
Баня есть. Офигенно. Надеюсь, Птичка моя пойдет сегодня париться?
— И не мечтай, щегол. Внучки моей тебе до самой свадьбы не видать.
Это мы еще посмотрим…
Наверно, взгляд мой выдает ближайшие планы на Ольку, потому что дед хмурится еще сильнее, неопределенно ведет ладонью, словно хочет оружие достать, нож, например, совершенно диких размеров, который я у него приметил на поясе еще с утра.
И решить таким образом неприятную задачу в моем лице.
На полпути ладонь возвращается обратно в карман, дед, поперекатывавшись с пятки на носок и посверлив меня злобным людоедским взглядом, все же уходит.
А я выдыхаю.
Очень хочется закурить, но, пока дед на стреме, опасаюсь.
Вибрирует телефон.
Отхожу в сторону, поглядывая на удаляющуюся спину вредного деда. И вот в кого Птичка у меня такая нежная? Явно не в него. Наверно, по материнской линии пошла, да.
Телефон в кармане джинсов все еще дребезжит вибрацией, и я, наконец, осознаю, что это до меня дозвониться пытаются.
Достаю трубку.
Богдаха. Предатель тоже.
Как они шустро свалили отсюда, всей веселою толпой, оставив меня на растерзание деду-деспоту!
Понятно, что я бы и сам никуда не ушел, но хоть пару слов вякнуть в мою защиту могли? Рассказать, какой я невьебенный, например? Спортсмен, красавец, отличник…
Наврать чего-нибудь!
А они…
Нет, я тоже хорош, конечно… Надо было рот зашивать себе. И не отсвечивать, пока старшие не договорятся, не порешают свои моменты.
Но как я это мог сделать? На меня же Птичка моя смотрела! А я… Блядь, я, как щенок реально, сидел и хвост поджимал, ждал, пока взрослые не обговорят мою судьбу! Нашу с ней судьбу!
Да какой я после этого муж? Никакой!
Так и буду до конца за спину папаши прятаться? И надеяться, что за меня или он, или Сандр, а теперь еще и Богдаха, который тоже старше, мать его, все сделают?
Ну уж нет!
Птичка — моя!
Я ей предложение сделал!
Я и решать буду все!
Когда ехать, когда оставаться. И все остальное — тоже!
Так что тут двояко.
С одной стороны, проблему, конечно, своим выступлением усугубил. Дед Ольки, говнястый старикан, чуть было опять за ствол свой не схватился.
Папаша с Сандром не дернулись, но с лица спали. Богдаха ржал, как обычно, но не особо душевно. Значит, притворялся по привычке своей. Артист, мать его.
В итоге, взрослые намахнули еще по одной, обсудили наглую молодежь, нихуя в жизни не понимающую…
И папаша с братьями засобирался домой!
А дед и не отговаривал! Наоборот, с плохо скрываемым нетерпением ждал, когда же они все свалят. И людей своих заберут. И браконьеров, так некстати впершихся прямо в волчье логово. Была б у деда возможность дополнительных пенделей прописать, он бы стопудово воспользовался. Это было очень невежливо, вот что я скажу. Впрочем, как и душевная встреча с ружьем наперевес.
Так что, если еще при мне кто-то чего-то про южное гостеприимство вякнет, буду рожу бить.
Я в шоке пронаблюдал отбытие семейного подряда, даже рот, кажется, открыл.
А, когда опомнился, заявил, что они все — охуели, и я никуда без Ольки не поеду.
На что папаша только плечами пожал, кивнул Сандру с Богдахой…
И они все дружной компанией свинтили с хутора!
Дед, что удивительно, вообще ни слова не вякнул против моего нахождения на его территории.
Цыкнул на внучку, решительно сжавшую мою ладонь и заякорившуюся рядом с таким лицом, что хоть сейчас хватай ее и тащи в ЗАГС. Потому что верная. Потому что моя. За спиной встанет — прикроет надежней любого войска.
Я тоже сжал ее чуть подрагивающие пальчики и решил, что, если дед сейчас попробует меня выгнать силой, то пусть стреляет. Лягу, нафиг, на пороге. И буду тут жить. Или к медведю в берлогу уйду! Там тепло, наверняка! И собачьи нычки, опять же, не дожранные, имеются.
Наверно, дед что-то такое прочитал на моей физиономии, потому только скривился:
— Олька, — каркнул он Птичке моей, — к себе иди. Иди-иди, не сделаю я ничего этому… Засранцу наглому. А ты, — повернулся он ко мне, — говорливый… Кроме того, чтоб языком мести и старших не уважать, еще таланты есть?
И, пока я формулировал в башке ответ на его вопрос, прикидывая, проходят ли стритрейсинг, спортивные разряды и умение красиво пускать кальянный дым носом за таланты, дед продолжил:
— Я пока ничего не решил… С внучкой говорить буду. А для тебя дело найдется. Если ты, конечно, за свои слова отвечаешь.
— Отвечаю, — буркнул я, но слегка нерешительно, потому как нихера не понимал, что он имел в виду.
— Тогда ты тут останешься. И поработаешь. Виру заплатишь. В курсе, что это такое?
Я был не в курсе, но кивнул на всякий случай.
Погуглю потом.
— У меня тут по двору дела накопились, поработаешь…
А-а-а… Вот она какая, вира…
— А может, бабками лучше? — опять мой рот прежде мозгов понесся…
— Привык, щегол, все отцовскими бабками измерять? — ощерился дед, и так у него это страшно получилось, прям по-старому, из тех времен, когда еще даже полиции не было, только милиция какая-то… Дикие времена. Последний раз я такую гримасу видел у Сурена, папаши Лики, жены моего братишки Сандра. А Сурен — охеренно серьезный чел, с повадками и характером из