Это нельзя было спутать ни с чем: аура Пути Силы. Я никогда о ней не читал, но понимал – именно так она должна ощущаться. Не вспышкой, не сиянием, не показной демонстрацией. А тихим, неотвратимым давлением, которое простирается на пять, семь, может, десять метров вокруг.
И в этой ауре начали проявляться струны. Они были не такие, как у магов: без узора, без завершённой формы, но всё же – струны. Плетение, которому не находилось названия. Я видел их, но не понимал, что именно происходит.
Даже не пытался.
Я знал: эта сила не убьёт меня, если я в неё влезу. Но есть разница между жизнью и тем, чтобы не упасть лицом в грязь при всех. Сознание могло просто отключиться, перегореть от давления. И потому я оставил это в стороне. Влезть внутрь – значило оказаться в дурацкой ситуации, потерять контроль там, где он важнее всего.
И всё же главное открытие было не в струнах. Я понял: Максим Романович тоже почувствовал тех магов. Увидеть их он не мог – это была моя особенность, но человек Пути Силы одиннадцатого ранга ощущал их по-своему. Вероятно, пока мы держались дальше пятидесяти метров, он либо не считывал их силу, либо знал: на таком расстоянии они не достанут. Но теперь, пройдя грань, он ясно отметил их присутствие.
Эту мысль я отложил про себя: потом, когда всё закончится, спрошу его напрямую. Мне нужно понять, как работает его восприятие, чем оно отличается от моего, и насколько далеко простирается чуйка Пути Силы.
Мы приблизились ещё ближе. Десять метров. Толпа гудела, но никто не отступал. Камеры ловили каждый наш шаг, объективы сверкали, как стайка голодных глаз. И только когда мы вышли за ворота, пространство дрогнуло: люди инстинктивно отшатнулись. Не все, но большинство, те кто были ближе. Будто до этого давление лишь скользило по ним, а теперь навалилось целиком.
И тогда я понял: Максим Романович управляет этой аурой. Он мог давить – и не давил. Мог сплющить толпу, но оставлял её в пределах допустимого. А когда мы вышли вперёд, он прижал сильнее, и люди инстинктивно подались назад.
В этом и был парадокс. Путь Силы в своём основании не подразумевает магии. Но аура, рождённая им, работала как магия. Я видел в ней струны, ощущал вес, чувствовал эффект – и это было неотличимо от плетения. И всё же я понимал: это не заклинание. Это что-то другое.
Камеры мигнули, вспышки сбились, но в этой общей волне сразу выделился один человек. Маг в первом ряду отступил театрально – слишком выверено, будто под давлением, хотя я ясно видел: сила Максима его не ломала. Он выдерживал спокойно, просто сыграл для зрителей.
Максим уловил то же самое. Его корпус едва заметно подался вперёд, заслоняя меня. Взгляд скользил по тем же лицам, что и мой, – мы словно шли по одной траектории, отмечая тех, кто был опаснее остальных. И когда за спинами толпы проступила ещё одна фигура, спрятавшаяся на краю, мы отметили её почти одновременно.
Это было странно. Я видел ядро, плетение, узоры Эхо – это особенность моего родового Эхо. Но он, человек Пути Силы, не имевший к магии прямого отношения, чувствовал тех же самых людей. Чувствовал именно магов. Почти как я. Обязательно нужно потом разобраться, как это у него работает.
Я упростил зрение до счёта ядер, чтобы быстрее понять картину. Итог не радовал: трое шестых рангов, трое седьмых, и двое восьмых. Один из них – тот самый «актёр» спереди, второй – в глубине, почти скрытый, но ядро с восемью гранями не оставляло сомнений.
Слова Якова всплыли сами собой: восьмые ранги – это великая сила. Даже для одиннадцатого ранга Пути Силы схватка с двумя такими могла стать смертельной, а не победной.
На фоне всего этого вспомнилась Милена. Её шестой ранг – в семнадцать лет. Я до сих пор не видел её силу в деле, не знаю, как именно она её использует и за счёт чего поднялась так высоко. Шестой уровень в таком возрасте – не просто редкость, а вызов самому пониманию силы.
Вся эта картина уложилась в пару секунд. Мы с Максимом успели отметить каждого из магов – и почти одновременно толпа пришла в себя. Журналисты быстро вернули себе маску профессионалов: камеры снова легли на плечи, объективы выстроились, вспышки готовы были ловить любой жест. Они будто отряхнули с себя напряжение и теперь ждали только сигнала – кадра, вопроса, возможности вцепиться в слова.
Толпа стихла. Впереди стояла почти идеальная тишина – только мерцали вспышки, щёлкали затворы, и каждый объектив был направлен прямо на нас. Но сзади пробивались приглушённые шепоты: кто-то ворчал, что попал в последние ряды, кто-то раздражённо обсуждал, что не успели занять лучший ракурс. Всё это звучало мелкой рябью, не нарушая общего напряжения. Казалось, все ждали одного – момента, когда я подам знак, и всё начнётся.
И именно тогда Максим Романович слегка наклонился ко мне, будто между делом, и тихо сказал:
– Здесь восемь магов. Пятеро седьмых. Остальные – шестые, может, даже пятые.
Я услышал его слова и едва заметно качнул головой.
– Две восьмёрки, Максим Романович, – поправил так же тихо. – Три семёрки. И три шестёрки. Ниже здесь никого нет.
Он посмотрел на меня – короткий, прищуренный взгляд. Ни возражений, ни удивления. Услышал и принял. Но после моих слов его фигура будто потяжелела, а напряжение стало ощутимее. Аура вокруг уплотнилась, в ней появилась новая тяжесть – как если бы он внутренне примерял, хватит ли сил, если всё это вдруг обрушится разом.
Я лишь отметил про себя: в оценке он ошибся. Максим чувствовал магов, но точных рангов знать не мог. Дополнительный факт к тому, что я уже понимал.
А я… Я пока ещё далеко не боец. Особенно против магов.
Шаг вперёд получился простым и вместе с тем окончательным. Всё лишнее ушло: шум мыслей, тревожные догадки, даже отголоски только что увиденных магов. Осталось одно – присутствие. Осознание того, что всё это время походка, дыхание, взгляд уже были аристократическими. Не роль, не маска, а привычка, ставшая плотью.
Толпа улавливала это все время. Журналисты без перерыва держали камеры, вспышки мигали, объективы