Драконы, в чьих жилах течёт хоть капля человеческой крови, под этот закон не попадают.
Тэя убыстряет шаг, чтобы поскорее уйти. А я всё же оборачиваюсь. Десять лет брака вовсе не шутка. Но сестра дёргает меня за руку, заставляя идти быстрее.
Мы останавливаемся рядом с магическим витражом. Его сиреневый свет подсвечивает дверь, проецируя на неё герб Фавьен: изображение настоящего, живого двуглавого дракона в кольце пламени. Над ним возвышается корона.
— Хочешь спросить, как я себя чувствую? — я открываю дверь покоев матушки, позволяя Тэе войти первой.
— Нет, — отвечает она почти шёпотом. — Я хочу спросить, куда ты теперь.
— Видимо, туда, куда прикажут.
Я вхожу. Просторная гостиная. Из неё ведут двери в разные стороны. Здесь царит стерильная симметрия, тишина и магические сферы, парящие под потолком.
Белоснежный камин встроен в стену, вычурный, покрытый тонкой резьбой, но давно не знающий огня. Он декоративен.
Над ним — зеркало, усиленное иллюмиумной плёнкой. Слой иллюмиума усиливает отражение, делая его пугающе чётким. А ещё он скрывает заклинания.
Драконы кичатся традициями и древней магией, но всё же перенимают некоторые технологии попаданцев. Открыто, конечно, это не признаётся. Но всё, что красиво, блестит и поддаётся чарам управления, драконам нравится. Главное — публично порицать.
Подхожу к зеркалу.
Чешуйки на левом виске всё ещё поблёскивают, будто издеваются. А вот правый — изуродован: багровый шрам тянется по коже, нарушая симметрию. Ломая лицо.
— Это останется? — спрашиваю, не отрывая взгляда от отражения. Первый порыв: испортить причёску, вытянуть прядь и прикрыть. Но я себя одёргиваю. Пусть видят.
— Вряд ли. — Тэя садится на тёмно-синий диван и складывает руки на юбке. — Обычно такие вещи сходят к утру.
Она замолкает.
Я разглядываю шрам, который оставило родовое кольцо.
Дверь открывается внезапно, и в комнату вплывает матушка, а за ней — чинно, как на параде, следуют сёстры. Они тут же занимают места рядом с Тэей.
Матушка останавливается напротив.
— Ты больше не часть рода, Аэлина. Но Фавьен не уничтожает свою испорченную кровь.
— Может, проще было бы убить? Избавиться наверняка. Чтобы я не мешала тебе выдавать сестриц замуж. — Я поворачиваюсь.
— Не говори глупостей. Я хочу, чтобы ты исчезла, но не страдала. Поэтому я дам тебе документы и каплекарту [2].
Она чуть мнётся, жует губу.
— Бумаги на старый фамильный замок, который… мм… Род давно им не пользуется. Он на землях за пределами Империи. В Пустоши.
— Прекрасно. Выслать за Империю, на потеху мародёрам. Даже не в Тринадцатый [3] — хуже. А этот «замок» и вовсе милостыня.
— Я назову это политическим тактом. Сохранить кровь, не выставляя её на посмешище. Может, когда твой муж обзаведётся наследником… К слову, лиора Вальдьен, говорят, родит к весне… Каэль отпустит тебя. Или, быть может, простит и возьмёт второй женой.
Она делает паузу и добавляет почти мечтательно:
— Кто знает, может, горный воздух и вправду поможет зачать. Ты вернёшься и подаришь мужу наследника.
Молчание.
Севелия едва заметно улыбается.
Лавана поворачивается ко мне, и в её взгляде появляется что-то скользкое, почти жалость.
А Тэя смотрит исподлобья, как будто не понимает, почему мать так говорит.
Горный воздух? Наследник?
У меня же медленно пропадает дар речи.
Не потому что не знаю, что сказать.
Нет.
Потому что хочу сказать слишком многое — и не понимаю, как излить всю эту ярость.
Она… серьёзно? После такого кто вообще станет возвращаться?
В Цитадели собраны гербы всех чистокровных драконьих родов — каждый заключён в собственный витраж. Когда род прибывает, главе семьи выделяют покои напротив витража, остальные размещаются по соседству.
Интерьеры оформляют в бело-голубой гамме — допускаются все оттенки воды, но белый обязателен. Это традиция, оставшаяся от человеческого культа Воды. Культ сохранили не из почтения — из расчёта. Удобно прикрываться тем, что уже привыкли почитать подданные.
Каждый древний чистокровный род хранит собственный артефакт. Его форма зависит от истории рода, силы крови и предназначения. У рода Фавьен это кольцо — замкнутое, как власть, передаваемая по кругу. Не случайно: их род вышел из императоров.
***
— Ты хочешь, чтобы я уехала в развалины, дожидалась весны и… что? Родила ему ребёнка? От любви? От памяти? От... воздуха? — я, наконец, обретаю хладнокровие.
Матушка молчит. Только пальцы сцеплены у груди — аккуратно, театрально, как всегда.
— Спасибо за щедрость, — добавляю я. — Это ведь она и есть, правда? Унизить, изгнать, но при этом остаться великодушной.
— Ты ведёшь себя как девчонка, — тихо говорит матушка. — А я надеялась, ты поймёшь. Это... возможность уйти красиво.
— А мой возлюбленный муж собирается мне что-то выделить? Содержание, например? Или ему удобно выпнуть меня в пурпурном платье и забыть?
Матушка чуть морщится, будто я произнесла нечто неприличное.
— Он сохранит твой статус его жены. Этого достаточно.
— О, разумеется, — я холодно улыбаюсь. — Какая прелесть. Быть женой, о которой вспоминают разве что, когда проверяют список имущества. Значит, он не даст мне ни охраны, ни слуг, ни воды? Только платье и возможность называться его женой.
Матушка отводит взгляд.
— Ты не голодная сирота. Дом Фавьен даёт тебе поддержку. Землю в Пустоши. Ты злишься — я понимаю. Но если я выберу тебя, нас сожрут. Всех. А если выберу род — выживут остальные. Прости, Аэлина. Но я не мать. Я — Фавьен.
Я молчу. Смотрю в её холодные серебряные глаза — такие же, как у меня.
Она чистокровка, приёмная дочь Фавьен. Её прежний род вымер, и, примкнув к новому, она слилась с ним, как того требовали традиции. Заключив союз с одним из сыновей Фавьен, она лишь укрепила своё положение.
Чистокровки всегда принадлежат роду. Они не берут имя мужа, оставляя своё. Такова цена их крови.
И теперь, когда из всего рода Фавьен осталась только она и её четыре дочери, она несёт тяжкую ношу.
Но разве можно вот так — жертвовать детьми? Просто потому, что избавившись от одной, надеешься спасти остальных?
— Ты хочешь ответа, Аэлина, почему так, — тихо спрашивает она. — Я его дам. Фавьен не ломает. Фавьен — режет.
Она медленно уходит вглубь гостиной и вскоре возвращается с тонкой кожаной папкой, перевязанной серебристой лентой.
— Езжай. Замок стар, обеспечен