Я произношу нарочито спокойно:
— Счастливой дороги, хранитель Рик.
Он кивает, и я едва слышу:
— Береги себя, Аэлина. — Его пальцы разжимают мою ладонь, и Рик идёт к големобилю.
Слуги движутся следом, будто провожают хранителя шествием. Я остаюсь стоять, чувствуя, что в крепости теперь будут шептаться не только о моём муже и его мимозе.
У самого големобиля с Риком переговаривается Аста, потом он будто наставляет лакея Вина. Я решаю уйти: пора заняться своими делами. Да и проверить, что там оставил Рик. Вскоре оказываюсь в кабинете. Снова вздыхаю. Похоже, в Цитадель всё же придётся вернуться. Разве ты хотела не этого, Аэлина? — спрашиваю себя. Ответа нет, лишь три исписанных листа, оставленные на столе.
Первые касаются крепости: слабые места и узлы рун. Ниже указаны книги, которые стоит найти в библиотеке, о магии и устройстве замка. А про инициацию всего одна строка. Я моргаю, брови ползут вверх: «Не инициируйся без меня».
На самом деле я бы и завтра не прочь взобраться на самую высокую башню. Инициация обычно превращается в праздник: собираются родственники, друзья, знакомые, а то и весь Совет.
Церемония проходит на вершине башни: там подают особый напиток силы — и только потом прыгаешь. Сейчас же звать мне некого, да и напитка не достать. Формально я всё равно под защитой империи… но мне почему-то кажется, что у Рика есть свой план на эту инициацию.
Не скажу, что горю нетерпением, но закрепить силу явно стоило бы. Впрочем, это может подождать — забот и без того хватает.
Я открываю книги, которые показал Рик. Сначала пролистываю по диагонали и понимаю: здесь описаны остальные способности. Глас — сложная магия, она может трансформироваться в разные формы.
Глас Истины: вызывает непроизвольную исповедь; задаёшь вопрос — и ответ всегда правдивый.
Глас Разрушения: действует против магии, рвёт плетения, запирает руны, глушит потоки. Одно слово и бой может стихнуть.
Глас Крови: самый опасный. Требует каплю крови и создаёт клятву подчинения.
Я морщу лоб. Цена у Гласа немаленькая: если приказывать без чувства — магия молчит. Сильная воля врага может сорвать мой голос, расколоть посох или даже заставить исчезнуть крылья. А если солгу или поддамся гневу — удар приму сама. К тому же посоха у меня нет, а он, оказывается, главный атрибут, который ещё предстоит забрать.
Листы шелестят под пальцами. Но чем дальше я читаю, тем яснее понимаю: эта сила вовсе не игрушка. На полях кто-то оставил пометки: неровные строчки, будто писались в спешке:
«Не поддавайся страху. Он хлеще лжи».
«Глас Крови — последний выбор. Никогда не начинай с него».
«Если читаешь это, у тебя больше нет выбора».
Я щурюсь. Почерк чужой, явно не Рика. Значит, до меня этими книгами пользовался кто-то ещё. Становится тревожно. Закрываю книгу. Магия требует осторожности и сил, но жить в этой крепости куда сложнее: здесь опаснее сломанный стул и пустая кладовая, чем любой Глас.
Дни сливаются в круговерть забот, и тут как назло врывается Мирвин со своими столами и стульями, доказывая мне, что справляться с простыми делами порой сложнее, чем с магией.
На удивление, новые вещи оказываются добротными: я-то жду подвоха, а выходит — красивые, крепкие и вовсе недорогие. Поэтому я решаю обновить мою комнату и заказываю кровать с высоким изголовьем, шкаф, пару тумбочек, красивую полку и ещё кучу всякой мелочи — от ковра до ваз и прочей мелочи. Мирвин только записывает, одобрительно цокая языком, а я чувствую себя не заказчицей, а полководцем, ведущим победоносный поход против старой обстановки.
Мебель — мебелью, но жить-то на что-то надо. Мирвин забирает свою партию теплушек, расплачивается до последней капли и тут же заказывает новую. К тому же предлагает открыть производство в Вольном городе Саара: рабочих найдёт сам, а вот учить придётся мне. Условие у него простое — продавать теплушки первым. Взамен Мирвин обещает поддерживать дело и вложиться своими каплями.
А чтобы закрепить сделку, он ещё обещает достать пару сборщиков влаги. Хорошая штука: работает исправно, даёт по кружке воды в день, и мы собираем её в специальную ёмкость для технических нужд.
Я соглашаюсь: сколько можно всё шить своими руками? Мирвин убегает довольный, а я остаюсь с ворохом дел, словно кто-то вывалил корзину прямо на мою голову. И снова заботы, заботы…
Херст исправно несёт службу хранителя: проверяет рунные узлы, следит за патрулями, держит отчёты в порядке. Но стоит случиться чему-то необычному — например, если куры на дворе выстроятся в ряды и перекроют путь, — Херст скорее полезет в устав искать пункт про «боевой строй кур», вместо того чтобы просто разогнать их.
Поэтому мне не хватает Рика. Его холодных взглядов, саркастичных замечаний и той странной уверенности, с которой он входил в любую комнату. При нём даже самые упрямые дозорные поджимали хвосты и делали вид, будто спорить не умеют.
Херст старается держать порядок, но силы в нём нет. При Рике всё вокруг словно становилось чётче — даже хаос имел границы. И тут же злость: зачем я вообще позволяю себе это помнить? Император в роли хранителя? Даже трактирные байки звучат правдоподобнее. Лучше уж думать о делах. Когда водяная жила начнёт приносить доход, вспоминать об императоре не останется времени.
Наконец большая партия теплушек приносит достаточно капель, чтобы нанять мага воды, и с его помощью всё сдвигается с мёртвой точки. Впервые за долгое время у меня есть не только заботы, но и своя опора на будущее. Не чья-то прихоть, не милость рода. И эта мысль греет сильнее любых теплушек. Даже сильнее воспоминания о голосе Рика.
20. Глава рода
Пять месяцев спустя
Меня едва не придавило голубым диваном: по команде Мирвина лакей Вин и хранитель Херст протискиваются с новой мебелью в гостевую, которую я уже мысленно окрестила Синей. За это время я почти свыклась с нескончаемым потоком обновок.
— Сюда, — указываю я. — Спинкой к окну.
Диван, наконец, занимает своё место, и в комнате сразу становится светлее.
— Лиора, — отдуваясь, Мирвин появляется за спиной слуг с резным стулом. — Как вам оттенок? Голубой — цвет воды и мира. Кресло я подберу в том же стиле, с резьбой. Согласитесь, благородно?
— Согласна, — киваю я. — Но если ещё раз попытаетесь прибить меня диваном, наш мир быстро закончится.
— Ах, ну что вы! — Мирвин театрально хватается за сердце. — Я