Я замираю.
Кровь стынет в жилах.
Помню, Рик рассказывал легенду Талей: последняя из рода, Марисия, исчезла бесследно. А теперь она стоит передо мной?
— Вы это серьёзно? — шепчу я, не узнавая собственного голоса.
Матушка наконец поворачивается. Её лицо спокойно, но в глазах прячется боль.
— Да. Я — та, кто пережила падение дома.
И словно прорвав плотину, слова срываются с её губ. Она говорит о погоне, о том, как магию рода Таль пытались выжечь калёным железом. Тогда в игру вступили Фавьен. Они, хитрецы, предложили помощь, но с условием: Марисия должна была взять новое имя и выйти замуж за одного из отпрысков рода. Ведь редкая сила девицы Таль могла стать шансом для Фавьен усилить собственную магию, но чистокровки ни за что на свете не приняли бы в род полукровку.
Проблема?
Совсем нет.
Не приняли бы — так, чтобы знали остальные чистокровные рода драконов. А если всё устроить в секрете?
Почему бы и нет.
Эту задачу быстро решил глава рода — дед Аэлины. Он «выкупил» один обедневший чистокровный род, подтасовал документы… и появилась лиора Валерисса.
Казалось, всё устроено надёжно. Но когда у них родилась настоящая Аэлина (я-то попала в это тело позже), тайна дала трещину. У девочки не оказалось чешуек на висках — метки чистой крови. Зато проявилась магия Талей.
С этим нужно было что-то делать. Дед Аэлины, глава рода, решил запечатать её силу. Так на ребёнка наложили чары: чешуйки казались на месте за счёт древней родовой магии, а магические потоки были перекрыты.
Аэлина никогда не смогла бы ни пройти инициацию, ни зачать ребёнка. До того самого момента, когда печать всё же окажется снята.
— То есть… — медлю, — выходит, Каэль на балу сыграл вам на руку?
— Этот выскочка, генерал Ретьен, твой бывший супруг, отвратителен, — произносит матушка высокомерно. — Поверь, если бы твой отец спросил моего мнения, я бы никогда не позволила дочери запятнать себя союзом с подобным драконом.
И тут до меня наконец доходит.
— Вы... не отреклись от меня, матушка? Вы просто сняли печать?
— Да. Но, к счастью, остальные чистокровные драконы не в курсе. А узнают — что ж, нам не оставят ни единого шанса.
Ах вот оно что! Потому и драконьи чешуйки исчезли — они были иллюзией.
— Ты вправе злиться, — продолжает матушка. — Но я должна была заботиться о благополучии дочерей. И ты сделала невозможное, Аэлина.
Она вдруг кланяется мне, как равной, как той, чья сила теперь неоспорима.
— Ты возродила род, — продолжает матушка. — Для меня великая честь знать: твой будущий сын, младший из моих внуков, унаследует титул Таль и продолжит его. Я горжусь тобой, Аэлина. Всегда гордилась. И не смей видеть во мне ледяную стерву — я всегда выбирала то, что давало шанс моим детям выжить.
Никогда не думала, что увижу этот поклон. Безупречный, гордый жест… но за ним не оказалось самого важного. Одного слова: «Прости».
Я смотрю на матушку. Впервые вижу не надменную лиору Фавьен, а женщину, которая потеряла всё и ради выживания отказалась от собственного имени. Она любила своих детей, как умела — в цепях долга, в тени страха, в привычке резать, а не ломать. И только теперь понимаю: за каждым её холодным словом всегда стоял один-единственный мотив — сохранить нас любой ценой.
Мне словно легче дышать. Замок, капли, даже платье перестают казаться подачкой. Так матушка любит: холодно, но по-своему.
Она собирается уходить, но я останавливаю её вопросом:
— Если вам так не нравился Каэль, зачем тогда, после того злосчастного бала, вы говорили о нём, о детях?
Матушка пожимает плечами.
— Я говорила то, что следовало услышать дочерям Фавьен. Их место рядом с мужем. И твои сёстры должны помнить об этом.
Значит, все эти слова оказались уроком. Отличный урок: терпеть, пресмыкаться и улыбаться, если муж вдруг решит завести вторую жену.
— Аэлина, двери дома Фавьен всегда открыты для тебя, — продолжает она. — Сделай для меня малость: надень платье. В его изнанку вплетена и родовая магия Талей. Я ведь не предполагала, что одна из моих дочерей когда-нибудь гордо понесёт знамя этого дома.
Я киваю.
— Хорошо, — тихо говорю. — Но не ради Фавьен. Я надену его ради вас.
Её губы едва дрожат, будто она хочет улыбнуться, но вместо этого отворачивается, вновь надевая привычную маску. Матушка уже берётся за ручку двери, но всё же медлит и оглядывается:
— Ты стала сильнее, чем я ожидала. И, возможно, мудрее, чем я когда-то была.
Сказав это, она выходит, мягко прикрыв за собой дверь.
***
В итоге, не дождавшись Рика, засыпаю одна в его большой кровати. Утро приходит мгновенно, а потом тянется обманчиво спокойно. Я завтракаю в одиночестве, потом долго плескаюсь в ванне, читаю пару страниц из скучного трактата и то и дело ловлю себя на мысли: вот-вот появится Рик. Но он так и не приходит.
А ровно в полдень спокойствие рушится. В комнату врывается целая армия горничных. Они кружат вокруг меня, натягивая корсет, поправляя каждую складку, вплетая в волосы тонкие ленты. Комната шумит, словно улей, и я чувствую себя невестой, у которой украли право на покой.
— Быстрее, милые мои, — торопит старшая горничная, затягивая шнуровку платья так, что я едва могу вздохнуть. — Его Величество ждёт.
Я встречаю свой взгляд в зеркале и на миг не узнаю отражение. Лицо бледное, слегка испуганное, как будто всё происходит не со мной.
Именно в этот момент дверь распахивается. Я замираю, ожидая увидеть Рика, — но вместо него входит его брат. В парадном костюме, с непроницаемым лицом, он окидывает взглядом весь этот хаос кружев, лент и заколок, после чего небрежно опускается в кресло.
— Лиора Таль слишком бледна, — произносит Ривен. — Добавьте румян.
Он командует с невероятной серьёзностью, словно действительно разбирается, и невозмутимо подсказывает:
— Только не ярко-алые. Возьмите персиковые.
Горничные согласно кивают и начинают шуршать коробочками, перекладывать баночки и перебирать кисточки.
Я закатываю глаза.
— С каких пор мужчина разбирается в оттенках румян? — бурчу я, стараясь не шевелиться.
— С тех пор, как мои три дочери подросли, — отвечает он, — они стали требовать привозить краски и пудры из Цитадели.
Я фыркаю, пока кисточка касается щёк.
— Великолепно, — лениво заключает Ривен, когда горничные отступают, любуясь