Судя по прикушенной губе, Ольша и сама понимала: план был безумный. Весь целиком, начиная от завода и заканчивая этим её «как-нибудь».
— Я с самого начала предлагал дать тебе денег, — хмуро сказал Брент. — Я нормально зарабатываю, у меня есть жильё. В чём проблема?
— Я не буду брать у тебя деньги!
— Да, вместо этого ты будешь гробить себя в плавильном цеху?! Шесть смен в неделю по тринадцать часов, или сколько их там стало после прошлой стачки?!
— Двенадцать теперь…
Брент глухо выматерился, а потом заставил себя закрыть глаза и досчитать до десяти. Взял девушку под руку, повёл по дороге вниз. Ольша вцепилась в его локоть. Она хрупкая такая, нежная, и пусть внутри там столп пламени и характер, а Брент научился различать депрентиловые синяки под глазами, и они побледнели — но всё ещё были там. И во сне Ольша, бывало, глухо всхлипывала и вжималась в Брента, а проснувшись — заполошно, по-рыбьи хватала ртом воздух.
Ну какой ей к Благому завод? Ей домой надо…
Она и так была дома.
— Ольша, милая. Я беспокоюсь за тебя. Ты могла бы вместо завода переехать ко мне, если захочешь — устроишься куда-нибудь, в Светлом граде тоже есть работа. Я буду рад, я хочу тебя поддержать. По деньгам мы всё обсудим. Это всё решаемо, честное слово. Ну хочешь, поженимся?
Глава 16
Садовые качели у пруда были пусты. Они стояли на пятачке чуть в стороне от дорожки, прямо над водной гладью, из которой сиротливо торчал домик для лебедей. Плеск воды и густая провинциальная тишина, никого из людей. Вокруг — только голые кусты да кое-где ёлки.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — повторил Брент, раскачивая качель.
Ольша не сказала ни слова. Она молчала всю дорогу, а теперь забралась на сидушку с ногами, обняла себя за колени и уткнулась в них носом, и Бренту ещё сильнее захотелось её встряхнуть.
— Мы же не чужие люди друг другу. Я хочу тебя поддерживать, я хочу быть рядом! Почему ты не пришла ко мне, если тебе нужна помощь?
Брент снова заставил себя дышать и считать в такт скрипам качели.
— Ты мне ничего не должен, — безразлично сказала Ольша.
— Ну при чём здесь — «должен»!
— Ты не должен решать мои проблемы из-за того, что мы спим.
— Ты очень обижаешь меня сейчас.
Кажется, она посмотрела на него впервые с самого колодца. Раскрасневшиеся, больные глаза, а в них растерянность и тоска. Говорила Ольша, конечно, полную ерунду, но от её взгляда у Брента что-то щемило внутри, а раздражение пристыженно уступало место желанию сцеловать с любимого лица это выражение.
— Котёнок… иди сюда, — она не пошла сама, но и не сопротивлялась, когда Брент перетащил её к себе на колени и накинул сверху кусок своего шарфа. — Ну что за глупости? Мы общаемся каждый день и видимся каждую неделю, у меня в квартире есть отдельные тапочки для тебя, я в понедельник, как идиот, таскался по лавкам для художников с конструкторским справочником. Это называется — «мы просто спим»?
— Откуда мне знать? Ты и с родителями меня познакомил, и всё равно потом…
Он дышал ей в волосы и смотрел, как на водной ряби покачивается лебединый домик. Самих лебедей не было, зато толстые утки не боялись местной зимы и, по-кошачьи скруглившись, спали на берегу.
Ольша свернулась у него на коленях, уткнулась носом в плечо и выводила пальцем узоры на куртке. Маленькая такая… «Откуда ей знать»!
А ты молодец, хмуро поздравил себя Брент. Уязвлённый герой, лик оскорблённого благородства. Удобно сделать вид, что это она дурная, а ты-то на своей половине сделал всё, что мог.
Сначала ходил вокруг кругами, цветы-конфеты, ночные разговоры, слёзы ей вытирал, сам изливал душу, приучал её к нежностям в постели, в дом детства привёз. А потом ты что? Правильно: свалил в закат. Месяц думал, вот приехал, ничего не объяснил, цветы-конфеты, ночные разговоры… а теперь обиделся: девушка не поняла, что теперь-то у тебя к ней серьёзно!
Желание встряхнуть Ольшу плавно превращалось в желание съездить себе по лицу тем самым колючим розовым букетом, который он ей не купил из чувства самосохранения.
Это чего — она к нему всё это время каталась потрахаться? И её это что — устраивало?
Она бы не смотрела так, если бы её устраивало.
— Ты важна для меня, — через силу выдавил Брент. — Пожалуйста… не надо никаких заводов. Переезжай ко мне. Или хочешь, придумаем что-то ещё, как захочешь. Я предлагаю не потому, что должен, или что там ещё. Я хочу и могу тебе помочь, я хочу быть с тобой рядом. Жить с тобой. Помнишь? Это моя часть решения, моя половина. Я буду рад, если ты согласишься.
Брент понял, как она была напряжена, только теперь, когда Ольша вдруг расслабилась и обмякла у него в руках. Прижалась, запустила руки под куртку, обняла его сама. Притихла. И Брент всё-таки спросил мягко:
— Что случилось дома?
— Альмина беременна.
Альмина — это была жена ольшиного брата. Брент знал про неё только то, что она юна и прекрасна.
— И?
— Альмина беременна, — тускло повторила Ольша. — Она родила в конце осени, ребёнок грудной, а она опять беременна. Они объявили утром, «раз уж вся семья в сборе». Квент сияет, мама чуть не лопнула от гордости, папа обещает ремонт и нанять кого-нибудь, чтобы сделать во дворе горку. А я… я не могу здесь больше.
Когда Налида сообщила, что после совсем маленького перерыва ждёт второго ребёнка, сам Брент больше обрадовался, а родители-медики жужжали, что это вредно для организма и карьеры, — но потом, конечно, обожали внука. Таль нянчился с мелкими, раскладывал цветные кубики по кучкам, строил железную