Брент потемнел лицом.
— Ты обвиняешь его светлейшество королевича Нониля, павшего в битве героя-защитника, в предательстве? Хорошо подумала?
— Я не обвиняю, — храбро пискнула Ольша. — Это гипотеза! Как с драконами, ты же не был против драконов!
Брент заложил руки за голову. Он всё ещё лежал на пледе и соблазнительно пах колбасой, но лицо у него больше не было расслабленным и благодушным.
— Это был бы очень очень странный поступок, — наконец, сказал Брент. — Начать войну, обрушить Стену, убить сотни людей, с которыми ты работал несколько лет, всё это ценой собственной жизни… зачем бы ему это понадобилось?
На этот вопрос у Ольши не было ответа, и она только предположила робко:
— Шантаж? Ну там, не знаю, любимая мама в плену, ему прислали её палец…
Брент слабо пожал плечами. Ольша и сама признавала, что никакая любовь и никакие пальцы не могли объяснить такое решение. Но, в конце концов, он согласился и с её версией о маленьких синеньких гномиках!
А Брент закаменел весь, помертвел. И Ольша бодро предложила:
— А давай ещё на схему посмотрим! Мне кажется, я там видела свободный хвост, и, в принципе, если удастся расплести хотя бы часть…
Глава 12
Следующим утром Брент принёс Ольше цветы.
Это был пышный, немного неопрятный букет с чуть пожелтевшими листьями. Сами цветки были крупные, с ладонь размером, махровые, с узенькими лепестками во много рядов, совсем белые, бело-розовые, бело-жёлтые, а в центре горделиво королевствовал ярко-красный шар.
Ольша протянула руки, как зачарованная. Букет оказался увесистый, а стебли — мокрые, с колкой опушкой, но она даже не заметила этого. Утопила лицо в букете. Он пах свежестью и травой.
Это было ужасно, ужасно не к месту. Куда ей такой букет — в дороге? Да он же завянет без воды, пожухнет, загрустит, и это если его ещё не сожрёт жадина-шитаки заместо фуража. И везти его как, на коленях? Помнётся же, жалко…
Разумные мысли если и заглядывали к Ольше в голову, проносились где-то на заднем плане, не задерживаясь и не привлекая к себе внимания. Ольша тонула в букете, восхитительном, здоровенном, ярком букете, это же с ума сойти — живые цветы! Это же принёс мужчина, в которого она влюблена! Принёс просто так, без повода, ей!
— Ты где их взял-то… — тихонько вздохнула Ольша, гладя пальцами лепестки и не поднимая порозовевшего лица.
— А, тут в посёлке есть одна бабуля, — Брент сел на скамью рядом и притянул к себе Ольшу за талию. — У неё в палисаднике всё в цветах, я попросил настричь. Она ещё сокрушалась, что гортензии уже отцвели, одни хризантемы и остались.
Хризантемы. Эти цветы называются — хризантемы. Ольша не очень-то разбиралась в цветах, папа дарил маме только розы, всегда ярко-алые, одинаковые, как под копирку, на все праздники. И в саду росли тоже розы, только кустовые, нежные, капризные; мама чахла над ними круглый год: то подкормить их, то укрыть от солнца, то закутать на зиму…
А самой Ольше цветов никто особо и не дарил, если не считать одуванчиков, из которых Лек сплёл ей богатый венок. А потом встал на одно колено и…
Надо же — хризантемы!
— Нравятся? — коварно спросил Брент.
— Очень…
Что там надо делать, когда тебе дарят цветы? Вешаться на шею и целоваться? Но с таким букетом вешаться на шею никак не выйдет, получится только огреть мужчину по голове веником! Да и целоваться… захотел бы — поцеловал, ведь да? И люди кругом! Вон как хозяйка смотрит с крыльца. Она, наверное, кашу из печи вынула…
И Ольша, засмущавшись, сбежала в дом завтракать. Брент, кажется, посмеивался.
У хозяйки удалось выпросить ненужную банку со сколом, в которую Ольша набрала воды и водрузила цветы. Стоялось цветам плохо, косо, потому что банка для них была низка и маловата, но девушка упрямо поставила её рядом, зажав между своим боком и бортом повозки, и ехала, придерживая букет рукой. Брент предлагал привязать верёвочкой к спинке — безжалостный мужлан, никакого чувства прекрасного!
Цветы были чудесно хороши, и Ольша так на них отвлекалась, что один раз даже уронила конструкцию, за что ей немедленно стало очень стыдно. К счастью, Брент не сердился. Он смотрел на Ольшу с ласковым умилением, а та от этого ещё больше смущалась и краснела.
— Смотри, Жица.
Ольша вытянула шею. Судя по карте, река в этих местах текла почти параллельно дороге и Стене, но за полями, рощицами и редкими холмами её не было видно, только ветер приносил иногда кисловатый речной запах, резко отличающийся от запаха почти неподвижной воды в каналах. И вот теперь, наконец, они достигли самых низин, а Жица подошла к дороге почти вплотную.
Широкая и важная, она казалась здесь не рекой, а морем, — по крайней мере, так море рисовали на картинах. Танцующая вода, набегающие на берег волны. Жица была королевой этих мест, и условные границы русла давно потеряли для неё значение. Она разливалась, куда хотела, и смывала собой дороги и поселения.
Места здесь были дикие, шитаки предстояло в основном плыть. До самой Ладерави нельзя было найти никакого человеческого жилья. Обычно путешественники преодолевали этот кусок дороги за день, но у них и весь путь от Бади в Ладеравь занимал четыре-пять дней. А Брент и Ольша из-за конструкции ехали медленно и делали остановки днём, да ещё и твари у Прыща немало их задержали. Так что на ночь они остановились на влажном то ли холме, то ли острове, который Бренту пришлось укрепить силой.
А Ольша, честно расправившись со своей частью хозяйственных обязанностей, устроила цветы с одного края каменного столика. А потом с другого. А потом ещё немного иначе. И, решившись, спросила:
— А можно книгу твою?
— Какую, — Брент нахмурился в похлёбку, — книгу?
— Справочник чего-то там…
Вряд ли он поверил, что Ольша планирует его читать. Но мирно пожал плечами, и девушка торопливо вынула книгу из его сумки, отыскала свой нож, размяла пальцы.
Цветы были красивые. Но цветы грустнели и вяли, светлые кончики лепестков уже тронула рыжина, и совсем скоро от цветов не останется ничего, кроме воспоминаний. А у Ольши и так ничего кроме них не было, и отдавать прошлому