Симпатии заканчиваются. Симпатия — это щекотливое, пузырящееся, лёгкое, как игристое вино, и опьянение от неё такое же: быстро бьёт в голову и легко развеивается. Становится хорошим воспоминанием сразу же после расставания, а затем и вовсе растворяется, забывается.
Но родители?
Нет, нет. Наверное, ему действительно жалко денег. В конце концов, он уже очень потратился за эту поездку. К тому же, он давно не видел семьи, конечно, он хочет провести с ними больше времени, а Ольша просто не будет мешать, и…
Это всё были логичные, хорошие мысли, но внутри у Ольши уже искрилось другое. Робкая нежная надежда, что, может быть, она понравилась Бренту чуть больше, чем кажется на первый взгляд. Что, может быть, он захочет и после контракта…
Рука на спине всё так же выписывала узоры, и от этих касаний по телу пробегали мурашки. Брент был тёплый и отзывчивый, а от его близости Ольше уже давно надёжно туманило голову. Она обвела пальцами шрам на шее, ласково коснулась уха, погладила щёку. Долгий взгляд глаза в глаза, а потом Брент шепнул:
— Между прочим, светло.
Глава 19
— Между прочим, светло.
— А? О...
Касание носов. Ольша смотрела в его глаза, как заворожённая. Голос у Брента хрипловатый, рокочущий, словно у него тоже что-то дрожало внутри.
— Что ты думаешь?
— Давай… попробуем? Ты скажи, как надо… то есть…
— Расслабься, экспериментаторша.
Сказать было проще, чем сделать. Минуту назад Ольша тихо млела в его объятиях и была совершенно расслаблена, но как только где-то в перспективах мелькнул секс, сразу вся напряглась и сжалась.
Если подумать, она и раньше делала так же, перескакивая панику тела только на дурмане страсти. Это было и до… С Леком весь секс делился на хороший, в котором Ольше удалось забыться, и плохой, который нужно было переждать, не морщась. Но, может быть, так и должен быть устроен секс, что для него нужно отключить голову?
Только теперь в затуманенное сознание приходят голоса, что звучат куда громче жарких шепотков.
Эй, эй, вашество, ты остынь, да пусти ты девку! Она и так вон почти дохлая, оно тебе надо?
Может быть, Ольша просто отравлена ими навсегда. Сломана, искорёжена, не поддаётся починке. Может быть, Брент прав, что предлагал ограничиться чем-нибудь…
Горячая штучка!..
Нет, нет. Это всё прошло, это всё не сейчас. А сейчас — другое!
Ольша поцеловала первая, порывисто и агрессивно, но быстро завязла в его ласке. У Брента были мягкие губы, и весь он тёплый, надёжный. Пальцы кружили по спине, а другой рукой он нежно придерживал Ольшу под голову, и в этом жесте было много неожиданной бережности.
Она гладила его ладонями по груди и быстро пришла к выводу, что майка здесь — совсем лишняя. Брент послушно стянул её через голову, привлёк к себе девушку, поцеловал…
Голова кружилась. Будоражащие прикосновения, поцелуи, гладкая кожа под ладонями, его тепло, постель — отсюда очень легло было скользнуть в марево без мыслей и сомнений, и Ольша едва удерживалась на тонкой грани между простым и смущающим.
— Посмотри на меня?
Она распахнула глаза. Они были очень близко, так, что мешали друг другу носами, а картинка перед глазами то расплывалась и двоилась, то съезжалась, превращая Брента в сказочное одноглазое чудище. Ольша моргнула, чуть отстранилась. Его лицо всё ещё совсем рядом, и глаз можно рассмотреть во всех деталях: светлая серо-голубая радужка в зеленоватых пятнах, золотистых прожилках и искорках, а по краю — тёмное кольцо.
— Ты очень красивая.
Он провёл пальцами от уха к ключицам, а оттуда ниже, к груди. Ольша вспыхнула: без жаркой мути в голове всё это оказалось ужасно неловким.
Но приятным. Но неловким. Но приятным, и по телу разливалось что-то тёплое и мурашчатое, между ног сладко сжалось, а грудь оказалась такой чувствительной, что Ольша больно укусила губу, гася то ли вздох, то ли всхлип. Брент наблюдал за ней изучающе и трогал ненавязчиво, но она видела, как расширились его зрачки.
Брент аккуратно уложил её на спину, и как-то сделал это так, что Ольша чувствовала себя фарфоровой статуэткой, а не опрокинутым мешком картошки. Брент вообще хорошо контролировал своё тело — удачное качество для человека его габаритов. Огромный, тяжёлый и по-медвежьи мощный, Брент ни разу за всё это время не сделал ей больно. Даже порывисто прижимая к себе, он как-то естественно соизмерял силы, и обнимал крепко, весомо, но не давя, а Ольша согревалась об него, дышала им, пропитывалась его близостью.
Брент поцеловал её в уголок губ, и Ольша обняла его за шею, зарылась в светлые кудри. Свет от окна раскидывал по комнате тени, а града больше не было слышно, только снегодождь бился в стёкла. Брент лежал рядом с Ольшей на боку, будто защищая собой от холодного внешнего мира, и гладил по-всякому: то совсем легко скользил по ткани, то рисовал узоры на голой шее, то прихватывал пальцами сосок, вырывая из девушки судорожный вдох.
Его рука постепенно двигалась ниже, и Ольше отчаянно хотелось зажмуриться и спрятаться от внимательного взгляда. Тогда станет просто, пока не вернутся плохие голоса. Но плохие голоса вернутся… и Ольша смотрела на Брента, на сосредоточенное лицо и морщинку на переносице, и его внимание отгоняло кружащиеся в воздухе кошмары.
— Можно я потрогаю тебя?
— Да…
Брент даже не стал снимать с неё панталоны, только расслабил завязки и нырнул под ткань рукой. Ольша чуть раздвинула ноги, пропуская ниже. Скользкое касание…
Брент ласкал её очень мягко, лёгкими круговыми движениями, и вместо пожара, молний и подёргивающихся мышц была только плавкая томная нежность. Ольша потянулась за поцелуем, и целовала его медленно-медленно, смакуя и наслаждаясь каждым движением, так, как будто они целовались не губами, а всеми телами целиком. И это было хорошо, просто очень-очень хорошо, и от его взгляда Ольша чувствовала себя отчаянно влюблённой.
А ещё — немножко королевной. Хрупкой девушкой, о которой заботятся, на которую смотрят с восхищением, с которой обращаются бережно. Почти как в сказке, где прекрасная дама безгранично доверяет своему рыцарю и никогда не обманывается.
Может быть, она никакая не дама на самом деле, но Бренту можно доверять. Он не обидит её, не сделает ничего плохого. Пока что плохо делала только она сама, когда торопилась, слишком нервничала и отказывалась разговаривать. А вот так,