Трудно ли найти нужного человека в таком городе, как Воложа? Не слишком: это в столице люди знают своих соседей не дальше ближайшего подъезда, а в Воложе все, кажется, знают всех. Один перекур перед штабом по Почтовой улице, дежурное поздравление старичку-счетоводу, который совсем недавно в одиннадцатый раз стал дедушкой, случайное столкновение со старым однокурсником в служебном буфете, чуть-чуть светануть бумагами, — вот и всё, что понадобилось Бренту, чтобы к обеду того же дня оказаться во второй служебной столовой главного здания речного порта.
Здесь в основном питался офицерский состав, и первую минуту у Брента рябило в глазах оттенками синего. Но совсем скоро взгляд выцепил из толпы долговязую фигуру старого знакомого, и Брент, ловко лавируя подносом, двинулся к нему.
И расплылся в широкой улыбке:
— Хадлем!
Мужчина оторвался от щей. Пробежался колким взглядом от макушки до носков туфель, разулыбался, привстал и протянул ладонь для рукопожатия. Щуплый и сутулящийся, Хадлем выглядел в тёмной форме флота немного нелепо, но рука у него была крепкая.
— Какие люди!..
Глава 8
В кабинете Хадлема была чистота, как в операционной: совершенно пустой лакированный стол, лампы, пара кожаных кресел для посетителей, натюрморт на стене и длинный ряд несгораемых шкафов. Ни бумажки, ни тетради, ни блокнота — ни единой буквы на поверхности. Все документы параноик Хадлем убирал в сейфы сразу после использования.
Собственно, за эту паранойю, а ещё за цепкость и умение выжать из собеседника все соки, адмирал Лург когда-то и назначил непримечательного секретаря своим адъютантом. За них же сослуживцы прозвали его Комаром. Сам Хадлем только кривился: кличка не пришлась ему по вкусу, как это часто бывает с по-настоящему меткими прозвищами.
— Чего хотел-то? — без обиняков спросил Хадлем, затворяя дверь и включая какую-то хитрую штуковину на столе. Наверняка очередная институтская разработка, позволяющая неодарённым пользоваться благами стихий.
Брент молча выставил на стол бутылку. За деньги Комар не продавался, это все знали. Да и вообще не продавался, нечего и пытаться вырвать у него хоть клочок тщательно охраняемого секрета. Но выпестованные компетенции иногда бывают ценнее любых бумаг.
Хадлем вынул из стола бокалы и штопор. Скрипнула пробка, плеснуло вино. Брент выложил разглаженное утюгом письмо. Он подогнул его так, чтобы скрыть содержание: открыт был только самый конец приказа.
6. О результатах исследования доложить не позднее третьей недели зимы, отчёт передать в приёмную королевской канцелярии Тёплого дворца.
Ниже стояла широкая буро-алая печать с отчётливым оттиском силы.
Комар оглядел бумагу со всех сторон, не касаясь, рассмотрел в лупу и разве что не понюхал. Потом выпрямился снова: мол, и что?
— Настоящая? — глухо спросил Брент.
Как будто ты сам, дурак, проверить не можешь, — сказал бы любой другой человек. Собственно, поэтому Брент и пошёл к Хадлему, а не к этим самым любым другим: зануда и крючкотворец, Хадлем не видел ничего зазорного в том, чтобы проверить, потом перепроверить, а потом на всякий случай проверить ещё раз.
Вот и теперь он невозмутимо отпёр ключом из крупной связки ящик стола, надел тканевые перчатки, такие белые, что от них болели глаза, и выставил на поверхность деревянный поддон с десятком цветных баночек.
Стихийнику легко убедиться в подлинности печати. Сила любого королевича ощущается отличной от сил всех остальных людей, и это отличие продолжает жить в оттиске многие десятилесятия после того, как тот был оставлен. Любая другая сила рассыпается, опадает перед королевской. Достаточно коснуться печати стихией, и подделка уступит ей, а истинная печать оттолкнёт от себя любое воздействие.
Хадлем не был стихийником, и, как любой неодарённый, был вынужден пользоваться другими методами. Вот он взял широкую кисть, обмахнул ею печать, зажёг лампу, прильнул щекой к столешнице, разглядывая контуры оттиска под разными углами. Пипеткой капнул в самый центр тягучую синюю жидкость — она собралась в плотный глянцевый шар, и Хадлем убрал эту каплю палочкой с намотанной ватой. Посыпал печать оранжевой пылью, стряхнул её же, но серо-белую. Наконец, постановил:
— Девяносто девять процентов.
— Почему не сто?
Хадлем развёл своими длинными руками:
— Я не Благой.
Брент хмуро уставился на печать. Настоящая. А ведь на счастливые несколько дней Брент почти убедил себя, что печать окажется подделкой, и его терзания завершатся куда проще.
— Закурю?
— Конечно.
Курил Хадлем тоже обстоятельно: из другого запертого ящика вынул трубку и металлическую коробочку, размял табак деревянной лопаткой, с бумаги всыпал в чашу, притоптал. Раскуривал медленно, медитативно водя над табаком спичкой.
— Почему засомневался?
— Приказ странноватый.
— Вижу.
— Это ты ещё остальное не читал.
Хадлем усмехнулся и пыхнул трубкой, а Брент вдруг подумал, что быть Пауком ему подошло бы даже больше.
— Вляпался ты, дружище, — без малейшего сочувствия сказал старый знакомый. — Это я тебе без любых печатей скажу.
Брент молчал, а Комар, почувствовав благодарную аудиторию, картинно загнул крючковатый палец:
— Военным отчётам не место в приёмной канцелярии. Если писали тебе лично, со штампом «секретно» и печатью, то и доклад должны просить лично в руки, а лучше устно.
Брент кивнул. Эту мысль он сумел подумать и сам, хотя и не считал себя хоть сколько-то искусным в интригах. Положить такой отчёт в приёмной — верный способ дать кому не нужно сунуть в него длинный нос.
Хадлем тем временем загнул второй палец:
— Ни даты, ни подписи. На конверте не было?
— Пришло в простом цинковом тубусе. Опечатанном, но тоже без подписи.
— Тубус какой серии? В секретариатах на одиннадцатую полгода назад перешли, у них на дне углубление и по нижнему борту двойная линия.
— Веришь — не помню.
Хадлем цокнул языком. Поверил, конечно, поверить в человеческую глупость легко.
Тубус был самый простой, армейский, без наворотов, такие раздают отрядам направо и налево вместе с красными листами для срочных писем.
Комар тем временем деловито примял табак и прикурил снова, а затем загнул третий палец:
— Тёплый дворец.
— А с ним что не так?
— С ним всё так, только этой зимой король остался в Парадном.
— А секретариат там что?
— Ну в каком-то режиме работает. Хозяйственные дела, предметы искусства, опять же, на музейном хранении.
— Когда объявили?
— На публику? За неделю до начала зимы,