И грач тоже подобрел, потому что сказал вдруг:
— Чигирь.
— Чирик? — переспросила рассеянно.
— Чигирь! Зовут меня так, дурья твоя башка!
Я прищурилась и повторила:
— Чирик, я поняла!
А потом развеселилась:
— Ой, не могу! Чирик! Такое смешное имя!..
Бесить грача очень легко, одно удовольствие. И обижается он смешно, глупо как-то, хотя и называет меня дурочкой.
От шерстяного одеяла я отрезала небольшие куски и нашила их на плечи рубахи, чтобы грачу сиделось лучше, и его когти не драли больше мои бедные плечи. И хотя засыпала я в тот день голодная, спалось мне хорошо и сладко.
А утром грач сказал важно:
— Ну, хватит дурака валять. Сегодня пойдём к людям и поищем тебе работу.
Я разулыбалась сразу: к людям! Работу! Настоящую ведьмину работу! С помощью грача я уж как-нибудь, пусть не с первой попытки, но справлюсь и заговорю всё, как нужно, и смогу купить хотя бы крупы!
Потом задумалась:
— А как сказать, что я ведьма?
Грач закатил глаза и мученически вздохнул:
— Ты в зеркало себя видела?
Я вздрогнула:
— Видела…
— Да не в это! Тьфу, балда. Ты рыжая, в русалочьих туфлях, с грачом и вся странная. Да все сразу поймут, что ты ведьма!
— А если не поймут?..
Но они поняли.
К полудню мы вышли на дорогу, и с встречной телеги со мной поздоровались уважительно. В посёлке я собрала в кулак всё своё невеликое мужество и спросила у мальчишки-козопаса сурово:
— Ну-ка скажи. Где здесь остановиться путнику?
И мальчишка не обсмеял меня, не плюнул и пальцем показывать не стал. Так и пошёл меня провожать со всеми своими козами.
Дом был добротный, с большим двором. Дела на пороге не делаются, и я спросила только про постой и ужин, и хозяйка охотно предложила мне сенник. В моих местах сенник — это когда мешок набивают сеном на постель, а здесь сенник оказывается не постелью, а большим сараем, но это всё лучше ночёвки под ёлкой.
Я оставила сумку, прочитав над ней по подсказке грача заговор от воров, и вот теперь сижу под окошком, нюхаю ветер и жалею девчонку, что потеряла зеркало. И опомниться не успеваю, как хозяйка зовёт на задний двор и разливает по мискам густой наваристый суп с требухой и кореньями.
Во главе стола то ли староста, то ли просто какой-то важный дядька: весь седой, но ещё крепкий, с нестриженой бородой, одет просто, но подпоясан широким тёмно-синим поясом с вышитыми петухами. Вокруг два десятка голов, жена, старики, взрослые и дети, мал мала меньше, но меня он сажает рядом. И, когда с супом покончено, говорит будто между прочим:
— Вы только с дороги. Встречали кого из ведающих?
Грач на моём плече кряхтит и глаза закатывает. Я и без него понимаю, что в ведании подозревают меня саму.
— Может, и встречала, — говорю я, напуская на себя серьёзный вид. — А что у вас стряслось?
Мужик поглядывает на дорожку, будто ожидает увидеть там волхва. Тяжело, шумно вздыхает.
— Место у нас есть дурное, пурпурно поле. Там и собаки дохли, и люди пропадали, а ещё пацан принёс оттуда лягушку, и в его дворе все умерли. Но это давно.
Я киваю, и мужик ободряется:
— А вчерась там глаза видели.
— Глаза?
— Красные и косые, — подтверждает он.
— Чьи?
— А почём нам знать?
Всего глаза видели три человека: двое в сумерках возвращались с рыбалки и сразу побежали к старосте, обгоняя друг друга и переругиваясь. С кулак размером! Нет, с два кулака! Вооот такие глазищи!..
Ещё была женщина, которая шла той же дорогой и повстречала мужиков с оружием у самой околицы.
— Она у нас блаженная, — смущается староста. — Да, говорит, глаза, такие красивые…
Когда мужики дошли до поля, глаз в нём уже не горело. Местные обошли дома с заговором, заперлись хорошенько и решили с утра послать за ведуном, а тут он сам к ним пришёл… то есть пришла, я то есть.
— Сколько возьмёте? За глаза-то. Вы, я гляжу, налегке, припасами можем. Или денег соберём, как порешите…
Я прячу растерянность в сбитне. Тот ведун, что приходил в нашу заимку, всегда знал, что сколько стоит, и что он станет делать. А я первый раз назвалась ведьмой и сама боюсь подумать о том, как с этими глазами быть. Я-то думала заговорить что-нибудь, а тут — глаза! Ведь где глаза — там и голова, правильно? А где голова — там обычно зубы. И я, может быть, и буду ведьмой, но сложно быть ведьмой, если тебя съели!
Грач щипает меня за ухо. Я давлюсь сбитнем, а потом выдавливаю из себя:
— Подумать надо.
Староста оглаживает бороду с сомнением, и я добавляю пискляво:
— Знаки прочесть.
Грач мученически вздыхает, а староста говорит благодушно:
— Подумай, девонька, подумай.
Я допиваю сбитень залпом и ухожу в сенник — думать.
✾ ✾ ✾
Чигирь, конечно, ужасно ругается. Кажется, волхвы его ничему больше и не научили, только обзываться обидными словами и считать всех вокруг дураками.
Ты почему, возмущается грач, про место поподробнее не спросила? Он же сам сказал, что дурное! Не бывает, чтобы место просто так считали дурным, из-за собак и лягушки! Они там все знают, что с ним не так и когда началось. Может, у них там скотомогильник, а ты и не знаешь!..
А глаза? Ну ладно место, про место ты, дурочка, не догадалась. Но про глаза же он сам сказал! Что значит — красные и косые? С кулак размером или «вооот такие»? А зрачок у этих глаз был? А куда они смотрели? А точно глаза, а то может свечи кто-то жёг, а эти придумали со страху!..
И цена!.. Нейчутка, ну что же ты за бестолочь, ты ж простая девка, и что же — торговаться не умеешь? Надо же чуять, сколько тебе готовы дать. А ты? Тьфу что такое!
Потом грач прикрывает голову крылом и страдает в голос. Как его угораздило только, бедолагу, связаться с такой дурочкой. Как он мог подумать, что из такой безмозглой девицы что-нибудь получится!..
— Ну и проваливай! — кричу ему я и вскакиваю на ноги. — Давай, лети отсюда, жуй своих червяков! И знаешь что, знаешь что? Ищи себе