— Нет, — ее голос стал тише, но не менее опасным. — Но она дает мне право выбирать. И я не выбираю тебя. Пока ты ведешь себя как избалованный ребенок, которому не купили игрушку.
Его терпение лопнуло. Он не вынес еще одной насмешки, еще одного урока. В его глазах вспыхнула ярость, смешанная с чем-то темным и необузданным. Чтобы заставить ее замолчать, чтобы стереть эту ядовитую улыбку, он резко схватил ее за лицо и закрыл ее рот своим.
Поцелуй не был нежным. Это была атака. Попытка подчинить, подавить, доказать свое превосходство силой. Ангелина попыталась оттолкнуть его, но его руки были как стальные тиски. Где-то на краю сознания она почувствовала вкус крови — то ли он прикусил ей губу, то ли она его.
И что-то в ней сорвалось с цепи. Ярость, долго копившаяся за день, вырвалась наружу. Ее ответный поцелуй стал таким же яростным, почти разрушительным. Это уже не была борьба за то, чтобы оттолкнуть. Это была битва за то, чтобы не уступить, заставить его самого дрогнуть.
Очнулись они позже, в полумраке спальни, среди смятых простыней. Светильники догорали, отбрасывая трепещущие тени на их тела. Они лежали обнаженные, кожу обжигали следы от прикосновений — где-то царапины, где-то легкие синяки. Дыхание еще не выровнялось. Воздух был густым и тяжелым, пахнущим потом, кожей и чем-то острым, электрическим — остатками ярости и страсти.
Ангелина лежала, глядя в темноту потолка, чувствуя, как бешено бьется ее сердце. Она проиграла? Или выиграла? Она не знала. Она знала только, что что-то сломалось. Какая-то стена между ними рухнула, обнажив нечто сырое, опасное и невероятно притягательное.
Ричард лежал рядом, отвернувшись к стене. Его плечи были напряжены. Он не говорил ни слова. Но его молчание было красноречивее любых слов. Их битва не закончилась. Она просто перешла на новый, куда более опасный уровень. Уровень, где оружием стала не только магия, но и плоть, а граница между ненавистью и страстью оказалась до жути тонкой и зыбкой.
Ночевали они, разумеется, порознь. Ричард удалился в свои покои с таким видом, будто только что вышел из битвы с целым легионом демонов, а не провел ночь с собственной женой. Ангелина же, оставшись одна, долго ворочалась в холодной постели, пытаясь разобраться в клубке противоречивых чувств — ярости, унижения, странного удовлетворения и тревожного ожидания.
Утром, когда она уже сидела за туалетным столиком и позволяла Элле расчесывать свои темные волосы, в дверь постучали. На пороге стояла не Элла, а одна из старших служанок, с почтительным, но недобрым взглядом.
— Ваше высочество, — произнесла она, кланяясь, — его светлость принц Ричард просит вас оказать ему честь и разделить с ним утреннюю трапезу в его личных покоях.
Ангелина медленно подняла бровь. Приглашение на завтрак? После вчерашнего? Это было... неожиданно.
— Передай его светлости, что я осчастливлена таким приглашением, — ответила она с легкой, едва уловимой насмешкой в голосе.
Через полчаса она входила в солнечную гостиную его апартаментов. Комната была обставлена с мужской строгостью — темное дерево, массивная мебель, на стенах — карты сражений и охотничьи трофеи. Ричард уже сидел за столом, накрытым на двоих. Он был безупречно одет в темно-синий камзол, его волосы были убраны, а лицо — каменная маска, за которой ничего нельзя было прочесть.
Он не встал, когда она вошла, лишь кивком указал на стул напротив. Завтрак был скромным, но изысканным: свежие булочки, фрукты, ветчина и дымящийся кофе в серебряном кофейнике.
Они ели молча. Воздух был густым от невысказанного. Ложки и ножи звякали о тарелки с неестественной громкостью. Ангелина чувствовала на себе его тяжелый, изучающий взгляд, но сама смотрела в свою тарелку, сохраняя невозмутимое спокойствие.
Когда трапеза подходила к концу, Ричард, не глядя на нее, молча отодвинул от себя небольшую лакированную шкатулку, стоявшую рядом с его прибором. Он открыл ее и повернул к Ангелине.
Внутри, на черном бархате, лежало золотое колье. Не вычурное, но безупречной работы — тонкая золотая цепь, с которой свисал кулон в виде стилизованного драконьего глаза, выточенного из цельного куска дымчатого кварца. Камень мерцал таинственным внутренним светом, словно в нем и впрямь была заключена частица души древнего существа.
— Это тебе, — проговорил он глухо, все еще избегая смотреть ей в глаза. — Чтобы... чтобы ты не думала, что я совсем уж невоспитанный дикарь.
Это было извинение. Странное, угловатое, вымученное, как и все, что он делал, но извинение. Он не просил прощения за свою ярость или насилие, он просто признавал, что его поведение могло выйти за рамки приличий, и пытался... заплатить за это. Драгоценностью.
Ангелина медленно протянула руку и взяла шкатулку. Ее пальцы скользнули по прохладному металлу.
— Благодарю, — сказала она тихо, и ее голос прозвучал ровно, без восторга, но и без насмешки. — Очень... своеобразный вкус.
Он кивнул, и в его позе появилось легкое, почти незаметное ослабление напряжения. Они не помирились. Не было ни нежных слов, ни объятий. Стена между ними все еще стояла, высокая и неприступная. Но в ней, возможно, появилась первая, едва заметная трещина. Они закончили завтрак в том же молчании, в каком и начали, но теперь это молчание было не таким враждебным. Оно было тяжелым, неловким, но в нем уже зрело семя какого-то нового, неизвестного им обоим будущего.
Глава 11
После завтрака, выйдя из покоев Ричарда, Ангелина едва сделала несколько шагов по прохладному коридору, как из-за поворота на нее буквально налетела взволнованная Рания. Девушка была похожа на вспугнутую птичку: глаза сияли, щеки горели румянцем, а пальцы беспокойно теребили складки ее нежно-голубого платья.
— Лина! О, я так надеялась вас встретить! — выдохнула она, хватая Ангелину за руку. — Мне срочно нужен ваш совет! Вы же не откажете?
Не дожидаясь ответа, она потянула ее за собой в ближайшую гостиную, ту самую, солнечную, где они так приятно беседовали накануне. Едва переступив порог, Рания захлопнула дверь и, обернувшись, испытующе посмотрела на Ангелину.
— Ну? — спросила Ангелина, усаживаясь в кресло и с интересом глядя на свою юную союзницу. — Как прошла ваша встреча с женихом
— О, Лина, он... он совсем не такой, как я представляла! — слова полились