Она замолчала, и ее восторженное выражение лица сменилось на растерянное и немного испуганное.
— Но потом... потом ко мне подошла леди Клара и сказала... — голос Рании дрогнул, — ...сказала, что у него дурная репутация. Что он ухаживает сразу за несколькими дамами при дворе и славится своим... легкомыслием. Что его интерес ко мне — лишь очередная причуда. И теперь я не знаю, что думать!
Рания безнадежно развела руками.
— Он мне так понравился, Лина! С ним было так легко и весело. Но что, если все это лишь игра? Что, если он и вправду обманщик? Как мне поступить? Отказаться от встреч и выглядеть глупой жеманницей? Или продолжать и рисковать быть осмеянной?
Она смотрела на Ангелину умоляющим взглядом, ища у нее не только совета, но и поддержки. Ангелина наблюдала за ее метаниями с легкой улыбкой. В этих глазах она видела отголоски собственных давних сомнений и разочарований.
— Милая Рания, — начала она мягко, — если бы мы слушали только то, что говорят другие, мы бы до сих пор верили всяким глупостям. Репутация — вещь изменчивая, а сплетни — и вовсе дым.
Она сделала паузу, давая словам улечься.
— Ты говоришь, он слушал тебя. Спрашивал о твоих интересах. Это многое значит. Легкомысленный человек редко тратит время на то, чтобы по-настоящему узнать душу другой.
— Но что же мне делать? — прошептала Рания.
— А ты продолжай встречаться с ним, — ответила Ангелина, и в ее глазах мелькнул знакомый хищный блеск. — Но сделай это по-своему. Будь остроумна, но сохраняй дистанцию. Позволь ему добиваться твоего внимания. И наблюдай. Настоящие намерения, какими бы они ни были, всегда проявятся. Если он искренен, он будет настойчив и уважителен. Если же он и вправду играет... — ее губы тронула холодная улыбка, — ...ну, что ж, тогда мы вдвоем придумаем, как проучить этого ветреного кавалера. Иногда публичное осмеяние — куда более действенное наказание, чем любое родительское запрещение.
Рания слушала, затаив дыхание, и постепенно ее растерянность стала сменяться решимостью. Взгляд ее загорелся азартом.
— Вы правы! Я не буду верить слухам. Я буду верить своим глазам и своей интуиции. Но... вы будете рядом? Вы поможете мне, если... если все пойдет не так?
— Всегда, — Ангелина положила свою руку на ее дрожащие пальцы. — Теперь мы сестры, помнишь? А сестры всегда держатся вместе. Особенно когда нужно поставить на место какого-нибудь слишком самоуверенного мужчину.
Рания глубоко вздохнула, и на ее губах наконец расцвела улыбка, теперь уже не такая растерянная, а полная юного задора и надежды.
Рания, воодушевленная и успокоенная, выпорхнула из гостиной, оставив за собой легкий шлейф цветочных духов. Ангелина с теплой улыбкой проводила ее взглядом и, собравшись следовать за ней, уже направилась к двери.
Но у самого выхода она замерла, застыв на месте, будто вросла в каменные плиты пола. Из-за полуоткрытой двери в коридор донеслись приглушенные, но отчетливые голоса — два высоких, мелодичных, но ядовитых переливчатых тембра. Молоденькие фрейлины, судя по всему, болтали, уверенные, что их никто не слышит.
— ...просто не понимаю, что все в ней находят, — говорил один насмешливый голосок. — Эта провинциалка с манерностями кухарки. И эта дурацкая история с пистолетом... Нелепо.
— Абсолютно согласна, — вторила ей вторая, и в ее голосе звенела злорадная усмешка. — И вид-то у нее наивный, просто дурнушка деревенская. А самое забавное, что она, кажется, искренне верит, что сможет удержать внимание принца.
Ангелина стояла не двигаясь, ее рука так и осталась лежать на резном косяке двери. Пальцы похолодели.
— О, мой отец вчера видел, как Ричард после ужина уходил в покои леди Иллены, — продолжила первая фрейлина, понизив голос до конспиративного шепота, который, однако, был отлично слышен в гробовой тишине гостиной. — И оставался там до самого утра. Так что наша «счастливая» невеста может даже не надеяться на верность супруга. Он и не думал отказываться от своих фавориток. Она всего лишь очередная формальность для него. Дурочка наивная.
Слово «дурочка» повисло в воздухе, раскаленное и острое, как лезвие ножа.
И что-то в Ангелине надломилось.
Не ярость, не осознанное решение — нет. Это был глухой, стихийный толчок из самых глубин ее существа. Будто где-то внутри лопнула тонкая, невидимая струна, удерживавшая что-то чудовищное и неуправляемое.
Воздух в гостиной вдруг застыл, стал густым, как мед. Пламя свечей в канделябре плясать бешеными, вытянутыми языками, а потом разом погасло, будто его захлестнула невидимая волна. Фарфоровые статуэтки на каминной полке задрожали и со звоном попадали на пол, разбиваясь вдребезги. Шелковые портьеры у окон вздулись и заколыхались, словно в ураганный ветер, хотя в комнате не было ни малейшего сквозняка.
От самой Ангелины во все стороны рванулась немая, неяркая, но сокрушительная волна силы. Она не видела ее, но чувствовала кожей — как сгусток дикой, необузданной энергии вырвался на свободу.
И все. Следующее, что она осознала — это холод каменного пола под щекой. В ушах стоял оглушительный звон, в глазах плавали темные пятна. Она лежала, раскинувшись, не в силах пошевелить ни единым мускулом, с трудом переводя дыхание. Последнее, что она смутно уловила перед тем, как сознание окончательно покинуло ее, — это испуганные вскрики фрейлин и звук их торопливых, удаляющихся шагов.
Глава 12
Сознание возвращалось к Ангелине медленно, как сквозь густой-густой туман. Сначала она почувствовала мягкость под собой — это была ее собственная постель. Затем — тяжесть в конечностях, будто все тело налили свинцом. Голова раскалывалась, в висках стучало. Она с трудом приоткрыла веки.
В спальне царил полумрак, занавеси были плотно задёрнуты. И в этом мраке, в высоком кресле у её кровати, сидел он. Ричард. Его обычно безупречно уложенные волосы были в беспорядке, тёмные тени легли под глазами, а в его позе читалась непривычная усталость. Увидев, что она открыла глаза, он резко наклонился вперёд.
— Ты пришла в себя, — его голос прозвучал хрипло, без привычной надменности. — Бездна, Ангелина... Целые сутки. Ты пролежала без сознания сутки.
Она попыталась приподняться, но её тело не слушалось, отозвавшись пронзительной слабостью