Особенно страшно мне все это вам рассказывать, пока у меня здесь в саду ходит некто с фонарем. У нас ведь глухая ночь, я живу в окрестностях Сиднея на даче у гостеприимного читателя, океан, пустынный пляж, идеальный песок, романтика, но зато уж и абсолютное безлюдье: ветер гуляет, народу никого, таинственные птицы и животные и единственная пиццерия на много верст кругом. Мы живем в гостевом флигеле, а у соседа, в полном соответствии с фабулой «Джейн Эйр», безумная жена, которая не выходит к людям и только ночами гуляет по саду с фонарем. Это создает, сами понимаете, тот идеальный фон, на котором только и говорить о триллерах.
— Вы уверены, что это соседская жена, а не российские спецслужбы?
— Уверен абсолютно. Нас здесь не больно-то достанешь, это реальная глушь. Но некая австралийская хтоническая жуть очень ощущается.
Поговорим о других тенденциях триллера XXI века: конечно, существенным действующим лицом становится гаджет. Как мы уже говорили, в этом плане он ближе к ожившей кукле или статуе: у него обнаруживается личная воля. И действительно, то, что искусственный интеллект не может нам ничего предложить в творческом плане, вполне компенсируется тем, что он очень многое о нас знает. Наш телефон знает, какие сайты мы предпочитаем посещать, какие вещи предпочитаем покупать, какие контакты чаще других используем. Началась эта тенденция с Японии, где телефон становится самостоятельным действующим лицом — и лицом чаще злым, ибо логика его непредсказуема, и не мы его используем, а он нас. Телефон сам по себе прибор загадочный, прибор, делающий далекое близким, сопрягающий непредсказуемое. Более того, по телефону можно не туда попасть. Напомню стихотворение Кушнера:
Набирая номер, попал по ошибке в ад.
«Не туда попали» — вам сдержано говорят.
Это довольно страшная перспектива. И более того, кушнеровская догадка —
Боже мой, не туда попал, не туда попал.
Голос твой там записан теперь до скончанья дней, —
очень точна: голос ведь — своего рода слепок с души, и когда вы голосом разговариваете с другим, вы как бы передаете какую-то не вполне контролируемую часть себя.
Вторая тенденция, помимо гаджета, — то, что ужас перемещается, как мы с вами говорили, центростремительно, внутрь человека. Кошмар перестает быть делом внешних сил. Безумие, раздвоение или размножение личности, как, собственно, в «Орля». Но диверсификация личности неизбежно сопровождается и диверсификацией человечества, последствия которой мы наблюдаем прямо сейчас: впервые это появилось в «Машине времени» Уэллса, продолжилось у Стругацких в сенсационной повести «Волны гасят ветер», и сейчас дошло до войны, которую я назвал бы не третьей мировой, а первой антропологической.
— Но кто с кем воюет?
— По классификации выдающегося сибирского антрополога Романа Шамолина, мир поделился на людей одержимых и людей воспитанных. Под воспитанной частью он понимает остатки советской цивилизации, остатки просвещения, а под одержимой — тех, кому причиняет радость насилие, тех, кто наслаждается раскрепощением своих темных сил. Я думаю, и большинство участников семинара, я уверен в этом, со мной согласны, что мы живем в остатках великой цивилизации, мы должны чувствовать себя, как остатки Рима перед лицом варварства, и это варварство грозит нас смести и, по всей вероятности, сметет. Иными словами, готика будет определять сейчас наши мнения о человеческой природе. В человеческой природе раскрепостилась та сила, которая уж никак не направлена к добру. Сегодня мы присутствуем при символических событиях, таких как конфликт Израиля и Газы. Конфликт России и Украины в этом смысле гораздо менее однозначен, потомучто Украина изначально воспринималась многими как носитель энтропического начала. Распад Советского Союза был злом. И он выпустил наружу, как тогда писал Лев Анинский, подпочвенные силы. Если кто-то читал N того же Кинга, — он говорит, что увидел среди камней серую силу, которая рвется к нам из другого измерения. Я именно вижу сейчас силу, которая рвется к нам из другого измерения. И что противопоставить этой силе, я не знаю. Страшно сказать, мы присутствуем при создании политической готики. Иными словами, всемирная политика стала готической темой, и взрыв торжествующего триумфального варварства мы будем наблюдать в ближайшее время почти везде. Мне хотелось бы отослать всех к шедевру южной готики, к рассказу Фланнери О’Коннор «Хорошего человека найти нелегко», где Мисфит — Изгой — произносит самые страшные слова: «Христос нарушил равновесие». И действительно, с появлением Христа, доброй силы, которая вторглась в мир, одновременно туда вторглось в виде компенсации довольно много всякой мерзости. Иными словами, Христос открыл дверь в метафизику. А как только в историю, довольно примитивную, циклическую историю человечества вторглась метафизика, — мы стали свидетелями иррациональных событий. Иррациональным событием был Холокост. Иррациональным событием была Первая мировая война, не имевшая социальных причин. В известном смысле иррациональным событием было нападение России на Украину, потому что оно ничем не спровоцировано. Это чистое, вырвавшееся наружу зло. Особенно страшно это в России, потому что в России эта эпидемия ничем не сдерживается. Один солдат на вопрос, как ему повоевалось, отвечает: ничего, душу отвел.
Отсюда четвертый момент, с которым связано много ужасного, — появление в мире военной готики. Ведь война — это прямое соседство со смертью. А военная готика отличается от политической тем, что политическая умнее, сложнее, утонченнее, а война это просто, в общем, триумф физики, триумф физического. В военной прозе будем очень часто сталкиваться с темой воскрешения мертвых, возвращением мертвых женихов, в частности. И здесь мне хотелось бы сослаться на великий пророческий фильм Алехандро Аменабара «Другие». Фильм, в котором, если вы помните, герои изначально мертвы. И, конечно, самое страшное и самое лучшее, что там есть, помимо этого шествия садовников и домоправительниц через сад, — это момент, когда муж героини возвращается с фронта. Этот мертвый солдат, который приходит и не помнит, вообще говоря, что он оставил дома, — он совершенно чужой, и она, когда его ощупывает, понимает, что перед ней чужая сущность. Но самое страшное, что он говорит: я ненадолго, я должен вернуться на войну. Потрясающая мысль о том, что с войны нельзя вернуться. И он ходит, окруженный туманом, и приносит с собой туман. К вопросу о стихах — так и хочется вспомнить Шефнера, написавшего несколько великих готических стихотворений. Одно — я вам его сейчас прочту — называется «Милость художника»:
На старинной остзейской гравюре
Жизнь минувшая отражена:
Копьеносец стоит в