Готика и романтика заявляют о себе одновременно с 70-х годов XVIII века. Готика заявляет о себе романом Уолпола «Замок Отранто». А романтизм — это Sturm und Drang, Шиллер, ранний Гете. Готика — негативный ответ на романтизм. Попытаемся транспонировать романтический сюжет в миноре: в романтическом произведении Каин бунтует против Господа. Что делал бы Каин в готической поэме? Попытайтесь написать готического Каина, интересная мысль. Он сначала побежал бы в пустыню. Но и в пустыне он увидел бы луну, звезды, Божьи дела — и закричал бы: «Везде ты, везде ты!» Получился «Звездный ужас» Гумилева.
— А как же! Гумилев — инкарнация Лермонтова, чистая готика.
В романтическом произведении герой гибнет, посылая миру проклятия. А вот правильный финал готического текста: Каин в пустыне воздевает руки к небу и кричит: «Как прекрасно, что ты создал весь этот ужас, весь этот кошмар!» То есть мир готики — это мир человека смирившегося или по крайней мере отказавшегося разгадывать предназначение, поскольку оно в принципе непостижимо. Кто мне может, кстати, назвать готические тексты Александра Грина? Грин ведь — чистая неоготика. Вот неоромантизм — это Стивенсон, а Честертон или Грин — готические авторы, которые старательно притворяются жизнерадостными (эту стратегию Честертона — имитацию здравомыслия при постоянной внутренней дрожи — интересно разоблачил Борхес: «...Честертон стремился не быть Эдгаром Алланом По или Францем Кафкой, однако что-то в замесе его „я” влекло его к жути — что-то загадочное, неосознанное и нутряное. Не зря же посвятил он свои первые произведения защите двух великих готических мастеров — Браунинга и Диккенса... Этот разлад, это ненадежное подавление склонности к демоническому определяют натуру Честертона»).
Так что у Грина всего таинственней?
— «Крысолов». Вот эта фраза — «Вы были окружены крысами».
— Отлично! Продолжение этой же коллизии — позднесоветская неоготика, рассказ Вячеслава Рыбакова «Хранитель культуры». Горячо рекомендую, там как раз крысы. Или «Зеленая лампа». Там сказаны важные слова: «Игрушка из живого человека — самое сладкое кушанье». Но самое готическое сочинение Грина — «Окно в лесу». Там тоже своего рода «Колодец и маятник», где в ночном лесу среди зверей очень страшно, но в доме, в ночном окне происходит такое, что избавьте меня от пересказа. А «Серый автомобиль», где вся стройно выстроенная героем конструкция оказывается результатом его безумия? Грин, Джозеф Конрад — у них даже названия параллельны, сравните «Сердце пустыни» и «Сердце тьмы». Любопытно, что оба — сыновья польских ссыльных и родились в России, оба мечтали о море и пробовали себя в морском деле (с разной степенью успешности), оба писали под псевдонимами — Гриневский и Корженевский, да и внешне похожи чрезвычайно.
Я вам сейчас порекомендую полезную книжку. Сейчас что-либо важное можно сказать и опубликовать только при использовании феминистской либо иной модной оптики, преимущественно гендерной или травматической. Вот книжка двух очень умных женщин, молодых американок. Их зовут Лиза Крёгер и Мелани Андерсон. В книжке «Она написала монстра» (Monster She Wrote by Lisa Kroger and Melanie Anderson, 2019) содержится очень здравая догадка о том, в какие моменты обостряются готика или неоготика. Давайте вспомним. Это 70-е годы XVIII столетия. Это конец XIX века, особенно «проклятые поэты» Франции. Это 70-е годы XX столетия — взрыв триллерной культуры Голливуда. Появление, прежде всего, «Изгоняющего дьявола», породившего новую моду на метафизические ужастики. Что это за эпохи?
— Затишье перед бурей.
— Почти точно, но все-таки вы ставите телегу впереди лошади. Это затишье не перед бурей — это то самое торможение, первая реакция на крах позитивного, надежного, уютного мировоззрения. И романтизм, и готика во всех своих итерациях выходят из рождения модерна, из разрушения домодернистского мира, в котором все было понятно. Крах привычной картины. Киноготика — «Экзорцист», «Омен» — появилась не потому, что возникли новые технические возможности кинематографа, а как реакция на крах утопии шестидесятых. Интересно, а приведет мне кто-нибудь пример неоромантизма, историю героя-борца?
— «Беспечный ездок»?
— Почти рядом, с тем же актером.
— «Пролетая над гнездом кукушки»!
— Точно. А неоготика с участием того же актера, для наглядности? Наверняка все угадают.
— «Сияние».
— Конечно. Вспомним главный девиз конца XIX века: «Бог умер», «Материя исчезла»... Приходят три позитивиста, которые разрушают устоявшуюся картину мира. Эти три позитивиста — в экономике Маркс, в биологии Дарвин, а в психологии Фрейд с его идеей тотального самоконтроля и самоанализа. Следом возникает Эйнштейн. «Оппенгеймера» все смотрели? Не будучи специалистом, рискну сказать, что в основе квантовой физики лежит готическое представление о мире. Кот Шрёдингера и есть воплощение готики. Он не знает, жив он или мертв. Принцип неопределенности Гейзенберга тоже готичен. А потом появляется еще и большой антропный принцип, который говорит, что мир создан так, чтобы человек мог его понять. А самый готический мыслитель нашего времени — упертый атеист Докинз. Кстати, с ним отчасти смыкается готический писатель Умберто Эко, который пишет, что любые попытки увидеть в мире смысл — это overinterpretation, интерпретатор-ское насилие. Несомненно, сегодняшняя война в Украине, в Израиле и массовый раскол в Европе ведут к появлению новой готики и новой романтики. Старый порядок погиб, а новый едва зародился. Главный неоромантик — Арестович. Мы вступаем в эпоху подвигов. Главный неоготик — пожалуй, Невзоров: вот у кого в душе ад кромешный.
В России крах советского позитивизма тоже породил неоготику, но по-настоящему ее волна докатилась до нас только сейчас. Кто-нибудь смотрел замечательный триллер 1989 года «Прикосновение»? Чрезвычайно мрачное произведение, совершенно культовое. Это Альберт Мкртчян, второй режиссер Ромма на «Девяти днях одного года», сорежиссер знаменитого фильма «Земля Санникова». Первая постсоветская готика — «Прикосновение», очень страшный фильм, не для просмотра на ночь, он очень подавляет и эстетически, и психологически. Думаю, что после массового разочарования россиян в самих себе на наши экраны попросту хлынет готика — собственно, Роман Михайлов со своей «Сказкой для старых» уже возрождает жанр, и в литературе, начиная с Ильи Масодова, эти фантазии на русские темы в духе Платонова и Мамлеева уже правят бал. Якутские триллеры не исключение. Это мистика огромных пустынных заброшенных пространств, леса, одинокие избы, линии электропередачи, пустые деревни, городские окраины... Все это обещает стать главной декорацией русского кино, когда схлынет военный психоз.
Теперь, как и было обещано, задание.
Наиболее готическая история, которую я знаю за последнее время, это история Магдалены Жук, польской модели и диетолога, которая странным образом погибла в 27 лет. (Читатель, набери в интернете и