По сопкам, ниже той, где возвышается вагон, рыскают стаи облезлых собак, они воют и озираются. Там полно костей, объясняет офицер, и собаки их глодают. Откуда там кости? Мертвых здесь не хоронят, а выносят на воздух и оставляют псам на съедение. «Вот же церковь!» – указывает на неказистое строение с крестами Игорь, но офицер отмахивается и сообщает, что внутри – артиллерийский склад.
Их черед приходит спустя несколько часов, проведенных в тесной и выстуженной комнатке без мебели; ютятся в углу и жмутся друг к другу, ни о чем особенно не болтая. Сперва уводят Клима, бросив трясущемуся от холода фон Крейту грязное шерстяное одеяло. Согревшись, Игорь размышляет о встрече с Зипайло и о моменте расправы. Осилит, клятву дал! И деваться некуда – забрался на конец света.
Игоря отводят в просторную офицерскую квартиру, располагавшуюся в соседнем со штабом здании, велят мыться и привести себя в порядок. В квартирке заправленная постельным бельем койка, умывальник и радиола. В шкафу принадлежности для бритья и одеколон «Букет Наполеона» в потертом полупустом флаконе. Окна выходят на пыльную по лету, а нынче взбитую конскими копытами центральную улицу, превратившуюся в сплошную грязевую ванну. Бульвар прижимает пешеходов к заборам, заставляя пачкать последнее приличное платье. Игорь умывается и пробует скрипучую койку, расслабляет мышцы и мечтает о Рите, надеется, что старина Октай честно за ней приглядит.
В удушливый и захламленный кабинет приводят Клима. Его встречает невысокий усатый человек с рыжими всклокоченными волосами. Он отвлекается от записей и рассматривает пленника, после показывает на стул и просит быть расторопней.
– Вавилов, значит? Мы с тобой знакомство имели? Не припомню, – говорит властитель Даурии Штернберг, и зрачки глаз его играют.
– Есть такое, ручкались. В столице то было, на солдатской пьянке. Но то не суть, я по другому вопросу прибыл. Извольте выслушать?
– Затем ты здесь жопу и протираешь. Излагай живо, не трать воздух.
– Известное дело, – говорит Клим, – что китайское направление у вас, Роман Федорович, под колпаком. Берете плату за проход, товары осмотру подвергаете, да и людей. Не все караваны целыми остаются. У меня же есть средства и предложение для вас в обмен на свободный коридор. Один срыв – и сделке конец!
– Экий франт нарисовался, – усмехается барон и ввинчивает взгляд в нахального гостя. Но все-таки просит продолжить торги, начав с чего-то ценного для него и Российского государства.
– Имеются у вас и золото, и орудия, того предлагать я не стану. Помимо денег и ружей, Роман Федорович, начальнику нужна власть. И ее-то вы рискуете недосчитаться. Сам посуди, – переходит Клим на «ты» и гнет туже, упирая на бас: – Жмут отовсюду – верховный правитель, атаман Семенов, красные вожди! И никто к тебе ласков не будет, повяжут руки и сошлют в сарбазы! [24] Я же дарую тебе проход в Ургу, правь Монголией, принеси стране свободу, пусть памятник в твою честь ставят. И войско собери, и твори, что душе угодно. С амбанями я решу, как и с японцами и другими иноязычниками, что рот на Русь раззявили. А подтверждением моим станет первый караван из Китая да письмо от Богдо и пяти подкупных амбаней, дающее твоему войску право квартироваться в столице.
Барон молчит и мучительно размышляет, теребя в руках ташуур. Клим замечает свою вещь и сдерживает порыв отобрать ее и, вскочив на коня, мчать подальше отсюда и никогда не возвращаться.
– А что за человек с тобой прибился? – спрашивает барон Штернберг.
– Напарник в делах и собеседник. К тому же он Зипайло знает, служили вместе. Повидаться хочет.
– Будет повод прямо сегодня, в квартире своей Леонид Викторович офицерье собирает. Скажи своему человеку, что он приглашен.
– Мне бы отоспаться.
– Приготовлена квартира, отведут.
– И вот еще что, – торопится сказать Клим, – есть мелочь, которая покоя не дает. В сущности, пустяк, но все же. Ташуур ваш у меня раньше грелся, а вы его забрали. По недогляду, оно ясно. То бати покойного подарок. Считай, память.
Хмурится барон и трет виски, затем постановляет, что беседа окончена, о чем и сообщает Климу.
– Про азиатскую степь и свободную Ургу мне надлежит обмыслить, а про ташуур забудь, он мне наган и шашку замещает. Ступай вниз, до теплого угла караульный проведет.
Клим кивает и выходит ни с чем.
* * *
Гогочет подполковник Зипайло, трет вспотевшую лысину и просит подпоручика вытравить эдакого, чтоб смешно, вправду и верилось. Подпоручика Линялова просят и офицеры, собравшиеся на гулянке в квартире Зипайло – просторной, занимавшей два этажа, с кухаркой, молчаливой эвенкийкой приятной наружности. «Погляди, – хватает Зипайло девушку за подол и ржет, – какая кобыла у меня завелась, круп – что бочка, а наверху сам ангел». Девушка выдавливает из себя улыбку и убирает со стола. Созревает анекдот у зеленого, еще неопытного Линялова, хорохорящегося и подающего себя умнее, чем он есть. Но Зипайло про Линялова знает наперед, повидал таких – погубится при первой артиллерии от клевка или наскоке, притом глупо сгинет, несуразно.
– Вернулся казак с войны в село, – начинает Линялов, – и односельчане вопрошают у него – турков видал? Да, говорит. Убивал? Ага! Как первого убил? Иду, говорит, по лесу, смотрю – турок храпит. Шашку достаю – и бац ему руку! Турок как лежал, так и лежит. Шашкой снова бац – и нет второй руки. Турок не зевнет даже. Тут односельчане спрашивают – чего голову-то сразу не рубил?! А головы-то, отвечает казак, и не было!
И снова все ржут, наполняют стопки спиртом и стаканы вином, а Игорь не торопится и все на Зипайло посматривает, приноравливается. Прежде с фон Крейтом Клим повидался и постерег от дурных движений, доложив, что миссия повисла и требует времени. Игорь ему обещаний не выдал, так что совестью чист, и сейчас в нутре его все закипало.
– Други, – говорит Зипайло и утирает усы, – нашелся мой сослуживец по войнушке, пришел меня повидать! Вот он, врач-то наш ненаглядный, – и показывает на Игоря. – Стольких с того света повытаскивал, полезный кадр. Обняться-то мы так и не обнялись, – говорит и заключает Игоря в