5
На завтрак Фома съел омлет, запив его растворимым кофе. Простуда ушла, но оставила слабость. Рядом с ним обсасывал подгорелый тост беззубый старик в модной кепке. Он наклонил голову, пытаясь откусить, и кепка упала в тарелку с вареньем. Старикан отряхнул вещь так, будто она была в песке, а не в липком джеме, и снова нацепил на голову. К нему подсела улыбчивая девушка, вероятно внучка. Фома подслушивал, потому что она рассказывала о сказочном крае, где старику будет не одиноко. Назвала пансионат «Рябово», и Фома понял, что там-то он вчера и побывал. Старикан дожевал тост и соскреб ножом остатки варенья. На его кепке застыло клубничное пятно. Дедок кивнул, дав понять, что согласен.
В столовую ввалился мужчина: абсолютно безволосый и чересчур бледный. На шее его змеились обрывки татуировок. Фома не сразу его узнал и, когда определил в незнакомце старинного друга, вскочил и раскинул руки. Они сердечно обнялись.
– Прикатил и даже не позвонил! Вот говнюк! – сказал татуированный.
– Тиктак, ты чего такой бледный?!
– Я ж упырь, забыл, что ли?!
Они заржали и поспешно вышли.
Дед фыркнул и взглянул на девушку в последний раз перед тем, как допить свой цикорий и свалиться между столами с ишемическим ударом.
Тиктак рулил древней «субару», на отдраенной приборке которой можно было запросто разглядеть свое отражение. Тиктак лыбился и молчал, разгоняя движок.
– Как нашел меня? – спросил Фома.
– Марина доложила. Деда нет, и хату продали. Друганов у тебя тут только я. Значит, в гостишке. А выбор у нас небольшой.
– Ну, чисто Пуаро, – усмехнулся Фома и спросил: – Бабу завел? Тачка блестит.
– Не, для Юляши марафет.
– Часто видитесь?
– Марина не запрещает. Освобождаюсь – и забираю дочурку к себе. Ей девять – лучший возраст. Сообразительная, знаешь.
– Учится на отлично?
– Тройки по математике. Но мы подтянем.
Вышли у бывшего кинотеатра «Октябрь», классицистического здания с белыми колоннами, испещренными трещинами. Вывеска переменилась, превратившись в неоновый проспект с комичной надписью «KFC», что означало «Kostugay Fight Club». На входе топтались несколько верзил, приветственно кивнувших Тиктаку.
В фойе духота, а в зале теперь установлен ринг с бортами из прессованного сена. От ринга концентрическими кругами расходились ряды кресел, удобных на вид. Над ареной завис огромный монитор, а в углах бездельничали унылые прожекторы. Белое полотно, на котором лет сорок назад крутили «Неуловимых мстителей», задернуто багровыми драповыми тканями.
Тиктак позвал друга за стол, принес содовую и попросил у официантки что-нибудь перекусить.
– Чье королевство? – спросил Фома, осматриваясь.
– Болтают, что Дафур у столичных выкупил.
– Все сцепиться с ним хочешь?
Тиктак кивнул, хлебнул содовой и воззрился на Фому с подспудной тревогой. Спросил:
– Размышляю вот, раскрываться или нет? Но сначала скажи – как поживаешь? Женился?
– Есть такое, – признался Фома.
– И на свадьбу не позвал. Подлец!
– Узким кругом отмечали.
– Фотки в интернете видел. Жена ничего у тебя, красивая. Как зовут? Милана? Красивое имя, восточное.
– Цыганское – хочешь сказать?! Видишь, это карма! – усмехнулся Фома.
Официантка принесла тарелки с куриными сэндвичами и картошкой фри.
– Бляха, опять за старое! Выяснили же, что ты не при делах!
– Так точно, – кивнул Фома. – Только отец так и не поверил и пошел на принцип. Суд ему – одно. А батя, родной, мать его, человек, – другое!
– Винит тебя?
– Предал анафеме, отрекся! Нет у него больше сына. Общаемся по факту и по праздникам.
– Я своего папаню вообще не знаю, – сказал Тиктак. – Мамка сочиняла, что его отправили на Луну вместе с Гагариным.
– Помню. И там ему марсиане выдали новую жену и сделали своим королем.
– А я мелкий никак понять не мог, откуда, бляха, на Луне марсиане взялись?!
Они посмеялись. И после паузы Тиктак спросил:
– На фига женился-то? От большой любви?
– У нее дядька был шишкой в правительстве, мог устроить. Но его сшиб инфаркт. А у нас ипотека, кредиты. Мне от дедовской хаты пара сотен перепала – на ржавый «логан» только и хватило.
– За расчетом погнался – и пропустил хук в челюсть! – назидательно сказал Тиктак и, будто дирижер палочкой, поводил по воздуху недоеденным сэндвичем. – Грустный ты, а я тебя рассмешу. Хочешь?
Фома кивнул.
– Бегаю я, как обычно, в лесу, утро – туман, вокруг ни души. И – фигак, в пруду, том, что около неприведикамня, кто-то плавает. Сам знаешь, там места-то глухие, в воде змеи, грязь, никто там не купается. Я спрятался за деревом и наблюдаю. Волк плывет – натурально, как псина. Но крепкая, здоровая такая и седая, старость или что – не знаю. Отвлекаюсь я, значит, на телефон – пришло уведомление – и гляжу снова, а там из воды худущий высоченный белый человек выходит. В смысле, кожа у него как мел. И волков след простыл. Понял, к чему я?! И этот мужик отряхивается, точно собака, и шагает в лесную глушь. Я офигел и дал оттуда деру. Не знаю, может, экстремал какой, но волчара-то куда подевался? Говорю, в лесу нашем оборотень завелся.
– Что делать будешь? – спросил Фома серьезно.
– Поймать бы. Но позже, завтра дерусь.
– С кем?
– Чушок один. Ван Гог. Ему ухо оторвали, теперь понтуется.
– Я-то чем помогу? В смысле, с оборотнем твоим?
– Вдвоем оно сподручнее как-то, нет? – пожал плечами Тиктак и доел сэндвич.
Фома кивнул и призадумался. Ответил, что останется в гостинице и посмотрит бой Тиктака.
– Поставить можешь, у нас тотализатор есть, – сообщил Тиктак и глянул через перила вниз на будку, что была и кассой, и бухгалтерией одновременно. – Коэффициент два к пяти, но поднять на пиво запросто.
– Сколько ставить?
– Не дрейфь, – заверил Тиктак, – этого безухого прыща я размотаю на раз-два, тиктак – и в дамки! – Он белозубо улыбался, дантист был у него что надо.
– Тима, ты уверен или бахвалишься? – Тиктак все-таки был Тимофеем Табачуком, но редко кто напоминал ему об этом. «Тима справится, Тима не из выпендрежников!»
Официантка забрала пустую посуду и заявила, что Тиктак победил в пяти последних боях. Что безухий не самый грозный соперник, но Тимоша их не недооценивает. Фома признался,