— Смотри. — Лещенко остановился и указал вправо, в сторону забора крайнего дома.
Припорошенные снегом, там лежали два собачьих трупа с оскаленными окровавленными мордами.
— Пристрелили, — кивнул Канунников. — И с людьми, как с собаками… Давай искать, где тут дом с полицаями.
Искать пришлось недолго. Присмотревшись, партизаны увидели, что над трубой крайнего дома струится на морозе поток теплого воздуха. Печку топили недавно, дымоход еще горячий.
— Давай вот как поступим. — Лейтенант остановил друга, взяв его за рукав ватной фуфайки. — Ты, Николай, вон за срубом дома пока побудь. Оттуда и хату видно хорошо, и тебе, если что, можно будет до леса добежать под прикрытием дома. Это на случай, если меня схватят или если завяжется бой с превосходящими силами врага.
— Что, тебя там брошу? — нахмурился инженер.
— А какой смысл помирать обоим сразу? — нахмурился Сашка. — А кто командиру сведения доставит? Мы в тылу врага, Коля, тут другие правила войны. Привыкай!
— Привыкай? — Инженер с интересом посмотрел на лейтенанта. — А ты в такой вот ситуации тоже меня бросишь? К лесочку побежишь, если окажется, что силы врага превосходящие?
Канунников отвел глаза, стиснув зубы, потом собрался с духом и заявил уже строгим голосом:
— Я сейчас твой командир, Николай, и это мой приказ!
— Так ты не ответил, командир, — усмехнулся Лещенко.
— Да пойми ты, что сейчас нельзя иначе, что законы войны… — начал было горячиться Сашка, но инженер снова перебил его:
— Так оставил бы ты меня, убежал бы к лесочку?
Сашка зло пнул комок снега под ногами, отошел на несколько шагов, глядя на дальний лес, потом повернулся и негромко ответил:
— Нет, я не смог бы тебя бросить, даже если бы знал, что погибнем оба.
— Ну, вот ты и ответил на все вопросы. И что тут обсуждать, — кивнул Лещенко. — Иди, я прикрываю.
Канунникову предстояло пройти три двора, чтобы подобраться к дому, в котором предположительно сейчас находились полицаи и где-то там пленный советский летчик. Пролезая в прореху в заборе, перебираясь через проломы, через поваленные тыны, лейтенант вблизи увидел следы того, что здесь произошло. Большинство дверей и окон были выбиты, на деревянных стенах следы пуль и осколков гранат. Этим домам еще повезло, а ведь с другой стороны деревушки пожарище сожрало несколько домов. Люди, куда подевались люди? Судя по всему, их погнали на работу в Германию, а может, где-то в районе устроили лагеря для гражданского населения и заставляют работать на оккупантов здесь. Зубы снова стиснулись, аж скулы от злобы свело судорогой. Фашисты! Кто вас звал сюда, кто вам дал право истреблять другие народы?! Смерть, только смерть вас ждет здесь. Никакой пощады ни оккупантам, ни их прислужникам.
Вот и двор нужного дома. То ли полицаи выбрали самый целый дом, то ли они специально не стали его разрушать, устроив себе здесь промежуточную базу во время поездок по району. Канунников не знал еще, как поставлена у немцев эта служба из предателей Родины, как вообще ведут себя оккупационные войска фашистов, много ли их. Знания командира Красной армии подсказывали, что гарнизонов очень много не может быть, да и многочисленными они тоже вряд ли будут. Гарнизоны стоят обычно в крупных городах и других населенных пунктах, а остальная территория патрулируется и обслуживается либо полицией из местных предателей, либо какими-то моторизованными силами. И конечно, активно работает немецкая тайная полиция — гестапо. Так было в Польше, наверняка такая же схема существует на оккупированных советских территориях.
У входа в дом топтался полицай с кислой физиономией, видимо, недовольный тем, что его поставили в караул, когда остальные в тепле, а может, и потягивают самогон. Лейтенант осмотрел двор. Забор местами еще стоял, а вот ворота были снесены напрочь чем-то тяжелым, может быть, танком или бронетранспортером. В центре двора стояла телега. Распряженная лошадь жевала сено, наваленное кучей в санях. Вся телега накрыта толстым слоем нападавшего снега — значит, ею не пользовались с самой осени. А вот на санях полицаи сюда приехали. И судя по тому, что лошадь одна и сани одни, их тут не очень много. Осталось выяснить, где они держат пленного летчика.
И тут выручил часовой полицай, которому просто стоять у входа было скучно и даже тоскливо. Он поправил ремень винтовки, висевшей на плече, и, пнув со злостью какую-то палку, попавшуюся под ноги, поплелся к сараю, стоявшему неподалеку. Канунников сразу обратил внимание, что к входу в сарай дорожка натоптана ногами людей. Неужели летчик там? Полицай подошел к сараю и с силой ударил сапогом в дверь, закрытую на щеколду.
— Эй, летун! — сиплым с перепоя голосом осведомился полицай. — Живой ты там или подох?
Ответа не последовало, а может быть, Канунников его просто не расслышал, находясь далеко от сарая. Полицай посмотрел в сарай через большую щель над дверью, процедил сквозь зубы какое-то матерное оскорбление и снова поплелся к дому. Сашка задумался. Лошадь не запряжена, день в самом разгаре, значит, сегодня полицаи никуда не поедут. Но чего они ждут? Может быть, немцев, может быть, немцы сами сюда приедут забрать советского летчика? Лейтенант нахмурился. Если так, то немцев можно ждать в любой момент!
Прислушиваясь к скрипу снега под ногами часового, Канунников двинулся, прикрываясь соседним забором, в сторону сарая. Но тут ему пришлось снова замереть — из дома вышел еще один полицай в форменном кителе и с топором в руке. Под навесом на большом пне он принялся колоть дрова. Видимо, в доме собрались затопить печь. Стук топора заглушал звук шагов партизана, и, воспользовавшись этим шумом, скрывавшим скрип снега под ногами, он добрался до задней стены сарая. Сарай был старый, доски почернели от времени, но партизан никак не мог найти какой-нибудь щели, через которую удалось бы заглянуть внутрь или даже окликнуть пленного летчика. Наконец такая щель нашлась в стене, где откололась часть доски.
Канунников наклонился и заглянул в щель. Он стиснул от злости зубы, а в душе его всколыхнулась новая волна ненависти к врагам и их прислужникам — предателям собственного народа. На сене лежал человек со связанными ногами и руками.