* * *
Покой человечеству дороже всего. Но избыток покоя – застой – накапливает раздражение, и тут люди непредсказуемы. Они способны настолько потерять голову, что сами лезут под пули и снаряды в войнах и революциях – тех же войнах, только обращенных внутрь собственного дома.
Совершенные дикости воспринимаются как должное, как абсолютная истина. Пример – на тарелке с лозунгом: «Общественное питание – путь к социализму». А ведь строились фабрики-кухни, даже проекты жилых домов предусматривали общественные столовые. Страну поднимали на борьбу с «частнособственническим инстинктом». Как можно поднимать живой организм на борьбу с природным, врожденным качеством этого организма? Разумеется, кончилось извращением. Коммунисты у власти после сталинского «передела собственности» в форме льгот, отличались особой жадностью – жадностью нищих, дорвавшихся до благ. Блага в бедной стране, по сути, были тоже нищенскими. Сталин, вздумав ликвидировать кулачество как класс, ликвидировал крестьянство вообще. При нем оно кое-как держалось на восстановленном крепостном праве, да и то в громадной своей части разбежалось по стройкам социализма, а уж при Никите и после него, когда крестьяне получили паспорта – только их там и видели.
* * *
Кошку не обманешь. Уходя, заманил ее к кувшину с водой. Она прилежно пила, пока запирал дом. Только вышел за калитку:
– Мяу!
Пришлось возвращаться, закрывать ее окно, заманивать едой.
В конце клина, с которого вхожу в лес – россыпь лисичек. В ближнем Клондайке нашел два великолепных подосиновика. Пошел по грибным местам – пусто. Всего один и тот пришлось вычищать от проходов червя. Правда, наелся земляники и только что созревшей черники. Надо было б от Клондайка и возвращаться, если б целью был промысел.
* * *
Мысль изреченная есть ложь. Тютчев, конечно, прав. Что бы мы ни произнесли вслух или на бумаге, под озвученной или записанной фразой остались невоплощенными сотни оттенков того состояния, которое продиктовало фразу. Слову доступно далеко не все, доступное глазу и слуху.
Но слово включает воображение читателя. Как подробно ни описывай, допустим, березу перед окном, читатель увидит другую – ту, что запечатлела его память. Пятна черни на ней рисуют фантастические картины. Та, что растет у соседей через забор, в иных ракурсах показывает мне морду кабана, но это не имеет никакого отношения ни к ее росту, ни к пышности ветвей, и даже если читатель и представит себе эту морду, в целом он увидит совсем другое дерево. Да и морда хряка перед его взором предстанет совсем другая. Так что роль слова не описание, а открытие ассоциативного ряда. Природа не терпит повторений. Только на поверхностный взгляд два яйца одинаковы. Присмотритесь, еще и еще разок, и вы увидите, что одно чуть-чуть, но другого оттенка, и овал не совпадет в контурах.
На одном дереве профиль не то Римского папы в тиаре, не то вождя индейского племени, каких-нибудь дакотов или ирокезов; с другого на меня вылупил любопытные глаза маленький лемур. Еще есть орел двуглавый, профиль утиной головы, сова, Наполеон в треуголке… Эти рисунки, несмотря на рост самих берез, не меняются, я их заметил несколько лет назад. А уж в какие сказочные фигуры складываются куртины на заливных лугах и посреди полей – любо-дорого смотреть. Правда, они непостоянны, через несколько лет вдруг привычные силуэты заменяются аморфной массой, уже ни на что не похожей.
Почему-то далеко не всегда удаются попытки показать эти причуды природы другим – не видят!
* * *
До чего же России вредны военные победы! «Дней Александровых прекрасное начало» обернулось аракчеевщиной сразу после падения Парижа. Сталин скрутил вольный дух победы уже через год после взятия Берлина. Зато проигранная Крымская война освободила крестьян. 1991 год – следствие нашего поражения в Афганистане. Впрочем, военные поражения полезны всем: они смиряют агрессивный шовинизм, заставляют задумываться самых убогих духом. Германия и Япония победили Советский Союз в мире. В опровержение собственной мысли: вторую чеченскую никак не назовешь победой. Даже нефтяное богатство не дало нам никаких преимуществ – наоборот, мы еще глубже погружаемся в болото.
Железному занавесу свойственно ржаветь под воздействием кислорода. Судорожные попытки нашего сказочно разбогатевшего начальства возвести его вновь бесперспективны: денежки свои они хранят на проклинаемом со всех амвонов Западе. Проклятия – кость гордому и нищему быдлу.
* * *
Затопил камин. Благодаря бересте – с одной спички и листиком газеты. Треск от горящих сосновых досок придает ощущение зимнего уюта. Воображение работает вопреки видимой действительности.
* * *
Блок умер, наслушавшись музыки революции. Его слух не переносил фальшивых нот, а других в той музыке и не было. Ильич только притворялся, что любит «Аппассионату», так полагалось в кругу революционеров с университетским образованием, на деле он ее не слышал. Ему по душе была только какофония революции. Бетховен при всем своем романтизме, когда понял, сколько в революциях невинной крови, отказал Наполеону в посвящении своей «Героической симфонии». Он был кабинетный романтик. Впрочем, все истинные романтики – кабинетные. Стоит романтике выйти из подъезда, дунуть в толпу, она ее сметет самым хулиганским образом. Сметет и растопчет.
Романтизм красив, как подросток с фаюмского портрета. Но его бессознательное зло в том, что жизнь в блестящих от возбуждения глазах романтика не стоит и копейки: ни чужая, ни даже своя. Ни одно течение человеческой мысли не имело за собой такого длинного кровавого хвоста самоубийств.
Но без романтизма нет поэзии. Только романтические чувства заставляют отрока отвлечься от забав и схватиться за перо. Тут одного тщеславия, пусть и с либидо в придачу, мало, нужен еще какой-то мотор.
* * *
А вот и бабье лето! Солнце, веселая роса блестит и подмигивает, а 15 сентября на календаре нагоняет печаль: всю эту природную роскошь я скоро покину. Самое обидное – грибной сезон опоздал на полтора месяца и начался лишь со второй недели сентября.
Благодать! Ходил три часа, нашел три красавца-подосиновика: так они втроем и стояли на краешке леса, потом обнаружился таинственным, как всегда, образом белый, а в клину от основного леса до Новой нашел еще пять – очень крупных, еле вместились в кастрюлю. А еще были маслята, оленьи плютеи, зонтики, подберезовики, хоть и пожилые, но без червей. Черви не выдержали июльского зноя и вымерли еще до появления грибов. Первый раз наблюдаю столь диковинное явление природы.
Осень, если с поля обозревать леса, еще оливковая, только один кустарник в районе Патриотической поляны пылает красным костром. А в деревне