* * *
Одна и та же мысль не оставляет меня при чтении Монтеня: когда писал этот французский дворянин, у нас Иван Грозный живых людей на сковородах жарил. Монтень дважды избирался мэром Бордо. То есть во Франции уже было избирательное право, когда у нас бесчинствовал средневековый самодур. И еще одна мысль: философы античности все сказали. Дальше – только вариации на заданные ими темы. И вывод: прогресс в технике вовсе не означает прогресса в гуманитарном мышлении. Сталин и Гитлер в XX веке с блеском доказали этот постулат. После Гете, Бетховена, Гофмана, даже Ницше – и вдруг этот псих, заливший кровью всю Европу. А у нас после Пушкина, Толстого с Достоевским, Чехова и Блока с Белым – усатое чудовище в мягких кавказских сапожках. «Эффективный менеджер»! (зх222ЖЗ – текст Марыси, прошедшей по клавиатуре.)
За две тысячи лет человечество не поумнело. Фигуры, конечно, несопоставимые, но арест Ходорковского будто списан с Евангелия: «Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня». Но ханурик со свечкой на христианских праздниках Евангелия не читал. А если и читал, то думал – это когда было! И с кем! Человечество ушло семимильными шагами вперед, и нам, лубянским, все дозволено.
Интересно, что после ареста Ходорковского генпрокурору Устинову секретным указом президента присвоили звание Героя России. Такой чести даже Вышинский не удостаивался. А что можно было написать в указе, какую мотивировку? «За мужество и отвагу, проявленные при подписании ордера на арест особо опасного преступника Ходорковского», – наверное, так. Особо опасен заведомой невиновностью (не вообще, а в том, что ему инкриминируется).
* * *
Восхитившая меня мысль Монтеня о том, что увидевший смену времен года ничего нового не увидит, даже подкрепленная фразой Ильфа «Идемте, идемте, нам здесь больше ничего не покажут», весьма спорная. Я никогда раньше не видел и не увижу в будущем те розовые отсветы на облаках в предзакатный час, которые видел несколько дней назад. И позавчерашнего града не увижу. Был и будет град, но другой, вызванный другими ветрами и тучами.
Бог, как известно, проявляет Себя в деталях.
В нынешнее лето, увидев, как выросли перед маленьким домиком сосенки, посаженные еще Малхазом двенадцать лет назад, все же понимаю, что с каждой весной показывают новое в давным-давно знакомом.
* * *
В избу залетела птичка, билась по стенам и потолку, пока не оказалась у закрытого окна, где я ее поймал и выпустил на волю. Кошка, по счастью, грелась в кресле на крыльце и в поимке птички не участвовала, не то бы той несдобровать.
Поскольку подняло меня в начале шестого утра, около четырех дня заснул. Проснувшись через полтора часа, обнаружил бездыханную птичку на ковре. Попалась-таки Марысе в лапы. Если та же, что я выпустил (расцветка точно такая же, жаль, что не знаю птиц ни по масти, ни, кроме соловья и синицы, по голосу), странность судьбы: ее какая-то сила несла к верной погибели. Выходит, не только млекопитающие заранее чувствуют близкую и неизбежную кончину.
Птичка серенькая, худенькая – уж не соловей ли?
Как убедить кошку, что мышек ловить можно и даже нужно, а птичек – нельзя?
* * *
От наскальных рисунков доисторического человека начался текст мировой культуры, диктуемый странной, не от мира сего потребностью в красоте, не имеющей никакого отношения к процессу выживания в природе. Мои потуги – попытка втиснуть в мировой текст хоть словечко.
Это старая моя мысль с того дня, когда привел пятилетнюю Виту в музей Чехова и на гостевом столике увидел визитку «Франц Осипович Шехтель, архитектор». И будто весь поток накопленной человечеством рукотворной красоты хлынул на меня, чуть не опрокинув. Устоял, чтобы запустить в вечность «Жильца».
Долетит ли?
Теперь это не моя забота.
А чья?
* * *
Глас вопиющего Монтеня в пустыне всемирной истории: «Изобретение пыток – опасное изобретение, и мне сдается, что это скорее испытание терпения, чем испытание истины. Утаивает правду и тот, кто в состоянии их вынести, и тот, кто не в состоянии сделать это…
Чего только не наговорит человек на себя, чего он только не сделает, лишь бы избежать ужасных мук?..
Вот почему бывает, что тот, кого судья пытал, чтобы не погубить невинного, погибает и невинным и замученным пыткой. Сотни тысяч людей возводили на себя ложные обвинения».
Писалось во времена самой свирепой инквизиции.
Тут я могу судить как авторитетный эксперт – в детстве мало кто подвергался таким пыткам, как я. Никакая истина пытающим не нужна. Они не меньше судимого знают, что тот невиновен. Пытками руководит одна страсть – садистское властолюбие. Я могу заставить страдать, и тем возвышен над жертвой. Крайне редко садизм свойствен прирожденным силачам. Поддубный и Заикин славились своим добродушием. А вот хлипкие мальчики, накачавшие мускулы тренировками, – сущие псы. Они мстят слабым за свои вынужденные усилия воли. Сила появилась, а комплексы остались. «Люди холопского звания сущие псы иногда». Некрасов. Кстати, холопство – явление всесословное, это низший уровень достоинства.
Самые изощренные пытки я испытал, когда забрел во двор генеральского дома МГБ, там меня поймали и издевались, демонстрируя свое искусство перед девочками, возбуждая их острое любопытство.
Наверное, детские слезы прибавили мне ума, загнав вдобавок в запойное чтение (впрочем, я и без этого, едва начав разбирать буквы, не мог пройти мимо написанного). Но я все равно никогда не стану «певцом страданий», якобы что-то там искупающих. Я не нажил никакой вины, когда меня мутузили товарищи еще в яслях. Страдания очищают и без того чистых. А грязных пачкают, закачивая в их пустые души комплекс мщения.
Да вот вам два узника эпохи первоначального накопления капитала: Ходорковский и Мавроди. С каким достоинством держится первый, и каким подленьким предстает второй. Все оправдаться пытается. Тут кстати и историческая цитата из того же Монтеня: «Тит Ливий говорит, что Сципион обладал от природы благородным сердцем, всегда устремленным к слишком высоким целям, чтобы он мог быть преступником или унизиться до того, чтобы защищать свою невиновность (курсив мой)».
Еще одно доказательство того, что самая большая духовная ценность – человеческое достоинство.
Выносливость к пыткам – не только природное и не только воспитанное свойство. Тут многое зависит от того, в каком психологическом состоянии вас застало это испытание. Гнев, плохой советчик в неясных обстоятельствах, внезапным накатом сохраняет человеческое достоинство и дает