Когда медсестра заканчивает и уходит, он подходит ближе.
– Ты такая смелая, – тихо говорит он Лике, и его голос по-прежнему непривычно мягок.
Она смотрит на него, потом на коробку в его руках.
– Это сок? – слабо спрашивает она.
– Самый вкусный, который я только пробовал, – он ставит коробку на тумбочку. – Но сначала нужно позавтракать. Доктор велел накормить тебя кашей.
В его словах нет никакого приказа. Это просто констатация факта, обращённая к ребёнку. И это работает: Лика кивает, поскольку её больше интересует сок, но правило «сначала каша» незыблемо даже для неё.
В палату вносят завтрак. Я машинально протягиваю руку к тарелке, чтобы покормить Лику, но Максим опережает меня.
– Можно? – глядя мне в глаза, спрашивает он.
Я, ошеломлённая, просто киваю.
И тут начинается самое невероятное зрелище. Его пальцы, привыкшие с лёгкостью подписывать многомиллионные контракты, сейчас неуверенно обхватывают крошечную чайную ложку. Он делает это с такой гиперконцентрацией, словно разряжает бомбу, а не кормит ребёнка. Я замечаю, как на секунду его рука дрогнула, и он едва не уронил оставшуюся кашу.
Лика покорно открывает рот. Она смотрит на него с тем же любопытством, что и на процедуру забора крови, а потом она вдруг произносит:
– А ты когда-нибудь ел кашу с вареньем?
Максим замирает с ложкой в воздухе. Что-то щемящее и беззащитное мелькает в его глазах, и в этом секундном провале я вижу не властного босса, а мальчика, который и правда забыл, каково это есть кашу с вареньем. Он откашлялся, словно комок застрял у него в горле, и только потом начал говорить.
– Нет, – честно отвечает он. – Кашу с вареньем я не ел очень давно. Наверное, с самого детства.
– А мы с мамой всегда так едим, – сообщает Лика, как величайшую тайну. – Это вкуснее.
Он переводит на меня взгляд. Быстро, всего на секунду, но в его глазах я вижу не насмешку или раздражение, я вижу что-то вроде… понимания. Словно он заглянул в крошечный кусочек нашей с Ликой жизни и обнаружил, что он тёплый и пахнет вареньем.
– Тогда в следующий раз будем есть с вареньем, – серьёзно говорит он Лике, как будто заключает многомиллионный контракт.
Он докармливает её, и его движения становятся чуть увереннее, затем аккуратно вытирает ей губы салфеткой и только потом протягивает ей стаканчик с соком.
Я наблюдаю за этой сценой, и во мне борются два чувства. Одно острое, ревнивое: это моя территория, мои ритуалы, моя дочь. А второе… второе странное, щемящее чувство облегчения. Словно я несла на своих плечах огромный, неподъёмный груз, и вот наконец кто-то подставил своё плечо. Не отнял груз, нет. Просто стал нести его вместе со мной.
Когда Лика засыпает, в палате снова воцаряется тишина. Максим встаёт и отодвигает стул. Он смотрит на спящую дочь, и его лицо смягчается.
– Спасибо, – неожиданно для себя говорю я.
Он оборачивается ко мне, удивлённо поднимая бровь.
– За что?
– За сок. За… – я не могу сказать «за то, что покормил», слишком уж это интимно, слишком странно в нашей с ним ситуации. – За то, что сдержал слово.
Он медленно кивает, его взгляд становится пристальным, изучающим.
– Я всегда держу слово, Соня. Ты должна это помнить.
В его тоне нет угрозы, лишь напоминание и обещание. Обещание того, что всё, что он сказал о лечении, о врачах и будущем будет исполнено.
– Профессор скоро будет здесь, – говорит он, возвращаясь к деловому тону.
Но теперь в нём нет былой отстранённости. Теперь мы как будто… партнёры. Странные, неуклюжие, исполненные старых обид, но партнёры в одном общем деле.
– Хорошо, – тихо отвечаю я.
Он ещё секунду смотрит на меня, и в его взгляде я замечаю настоящую битву: невысказанная благодарность, груз старых обид, ответственность за будущее. Его губы чуть тронулись, но он сжал их, словно поймав себя на слабости. Вместо слов он лишь коротко, почти неощутимо кивает, а затем резко разворачивается и уходит.
Я вновь остаюсь одна. Но на этот раз одиночество не кажется таким всепоглощающим. Оно наполнено новым, тревожным, но живым чувством: я больше не одна в этой борьбе. И теперь мой самый большой страх не его жестокость, а то, что я могу привыкнуть к этому чувству. И снова позволить себе довериться.
Девятнадцатая глава
Тишина после его ухода на этот раз иная. Она не режет, не давит. Она звенит, как натянутая струна, и в этом звоне слышно эхо его последнего взгляда, этого кивка, который значил больше, чем все произнесённые за последние дни слова.
Лика спит, и я не могу оторвать от неё глаз. На её лице словно застыла безмятежная улыбка, или это мне только кажется? Может, это моё собственное сердце, на секунду сбросившее с себя тонну страха, теперь бьётся чуть спокойнее?
Я беру её руку и глажу крошечные пальчики. Он стоял там, у двери, и ему было так же больно, как и мне, пока Лика мужественно держалась во время всех этих медицинских манипуляций. Эта мысль кажется такой дикой, такой невероятной, что я закрываю глаза, пытаясь её осмыслить.
Когда дочка просыпается, её взгляд заметно яснее. Она пьёт сок маленькими глотками, и я вижу, как силы понемногу возвращаются к ней.
– Мам, а где тот дядя? Максим? – вдруг спрашивает она, ставя стаканчик на тумбочку.
Вопрос застаёт меня врасплох. Сердце делает непонятный, тревожный толчок.
– Ушёл по делам. Но он… скоро вернётся.
– А он ведь хороший? – её глаза, огромные и светлые, смотрят на меня с полным доверием.
Что я могу ей ответить? Что он человек, который шесть лет не знал о её существовании? Что он причина моих ночных слёз? Но он же и причина того, что у неё есть шанс на здоровое будущее.
Нет, даже не так, он главная причина того, что она есть у меня.
– Он очень хороший, – отвечаю я. – И ты всегда можешь на него рассчитывать.
Она обдумывает это, потом кивает, как будто этого объяснения ей вполне достаточно. Детское восприятие мира так пугающе просто. Нет прошлого, нет обид. Есть только «сейчас». А «сейчас» он принёс сок и покормил её