– Ты почему плачешь, Аленка? – нависает над машиной моя Катерина Даниловна. Давно уже просто Катя. Жить с сыном и невесткой она не захотела. Так и осталась со мной в старой Валдаевской усадьбе.
Распахнув дверцу, улыбаюсь сквозь слезы.
– Ничего страшного. Просто день был тяжелым, – заверяю старушку. Не хочу ее волновать. Сразу сердце прихватит или давление поднимется.
– Пойдем, я на рынок с Гришей съездила. Говядину отличную и помидоры купила. Сейчас борщ сварим и салат сделаем с зеленью! – улыбается мне она. Утирает слезы. Привычно прижимает к груди.
Сколько раз Катя меня утешала! Не перечесть. Когда Альберт погиб, ни на минуту не отходила. И в Вербной она тоже была…
В Вербной! Господи, неужели?
Утыкаюсь в худенькое плечико. И неожиданно понимаю то, на что долгие годы не обращала внимания. Слишком вовремя Катя с Сэмом проезжали мимо. Вот прям с точностью до минуты. И если Сэм в деле, то, может, и Катерина замешана?
Глава 25
– Ты чего такая? – примерно через час, не выдержав, спрашивает Катерина. Лелко нарезая зелень, косится настороженно.
На плите варится борщ. У нас с Катей он выходит вкусный и быстрый. Пока одна чистит картошку, другая нарезает капусту тонкими перьями. Да и в любом другом деле мы с ней управляемся слаженно. Привыкли вместе за долгие годы.
- Все нормальгно, - подхватываю досточку с измельченными укропом и петрушкой. Кидаю в борщ. Считаю до пяти. Накрываю кастрюлю крышкой и отставляю в сторону.
– Сейчас настоится, и будем есть, – провозглашаю с улыбкой. Впервые за многие годы не хочу с Катей делиться сокровенным. Я и без нее узнаю…
– Аленка, – смотрит на меня напряженно.
– Да все в порядке, Кать, – целую морщинистую щеку. – Устала. Двое родов за одно дежурство.
«А еще Плехов! Ой, мамочки! Как же хорошо было», – вздыхаю мысленно. Поспешно стираю улыбку с лица. Но Катя, родная моя Катя, замечает, как меня колпашит. Только понять не может причины.
– Что-то случилось? – охает она.
– Да дурак какой-то с битой заявился. Его охрана скрутила. Я Сэму уже сказала. Ездила к нему, Кать…
– Ну а он что? – хмурясь, спрашивает Катерина и поджимает губы.
– Обещал приставить охрану, – вздыхаю я. – Надеюсь, выполнит свое обещание.
– Ты ему особо не верь, – мотает головой Катя. – Он хоть и мой сын, но врет как дышит. Может, кого другого попросить?
– Альберт сказал к нему обратиться, – выдвигаю железный аргумент. Катя знает, что я до сих пор с портретом советуюсь.
– А-а, ну тогда конечно! – фыркает она и добавляет серьезно. – Семка мой – пустой человек. Нет в нем стержня. Как исполнитель при Валере или Альберте – идеальный был бы. Но сам… Ты же понимаешь.
– Предел компетентности, – вздыхаю я. – Хорошая медсестра никогда не станет отличным врачом.
– Совершенно верно, – печально соглашается Катерина и косится на часы. – Наши уже приехать должны. Что-то задерживаются.
«Наши» – это мои дети и Гриша, которого Катя опекает как родного. А вот с Сэмом и Ларисой у нее отношения не сложились. Нет, по праздникам они встречаются. И даже радуются друг другу. А вот жить вместе не могут.
Катя никак не комментирует. Говорит, что прикипела к старой усадьбе, и ее отсюда вынесут вперед ногами. Но, видимо, есть настоящая причина, по которой моя добрая и мудрая Катерина Даниловна свела общение с сыном к минимуму.
– Да вон, подъехали, – улыбаюсь я. Наблюдаю, как баба Катя бежит к окну и выглядывает своих любимчиков. А я расставляю тарелки, раскладываю приборы. И как только в дом вламывается многоголосая стая чаек, командую.
– Руки мыть, и за стол.
– Ой, мам, ты дома! – радостно вопят дочки. А Лешик прямо в ботинках бежит ко мне и виснет, млея от счастья.
– Мама!
Целую в макушку, глажу по голове. Не ругаю за ботинки и следы на полу. Еще немного подрастет мой мальчик и уже не даст себя целовать. Да и сам обниматься не полезет. Еще какие-то год или два.
«Вон, у Олега какие лосята выросли!» – вспоминаю некстати.
– Давайте обедать, – киваю вошедшему следом Грише.
– ЕленВасильевна, – зовет он меня из коридора.
Ждет, пока дети уйдут мыть руки, и бросает скороговоркой.
– Меркулова выпустили. Я уже позвонил Плехову…
Что? Хочется заорать в голос. Что?!
Обе новости вводят меня в ступор. По какому праву выпустили, и с какого бодуна ты звонишь, со мной не посоветовавшись, Гриша?
– И что Плехов? – спрашиваю с холодной иронией.
– Обещал охрану приставить, – бурчит мой телохранитель, моментально считав мое настроение.
– Он еще вчера обещал, – усмехаюсь криво. – Ну и где эта охрана? – бросаю мрачно.
Настроение хоть немного улучшилось. Так нет же! Старостин со своим Плеховым. Увольнять надо. Но, наверное, сейчас не время. Пока новый человек в наш распорядок въедет.
– Я что-то не так сделал? – трет он коротко стриженый затылок.
«Все! Ты все сделал не так!» – хочется заорать в голос. Но я беру себя в руки и осведомляюсь совершенно спокойно.
– Тебе зарплату кто платит, Гриша? Я или Плехов? Если он, то ты к нему на службу переходи. А если я, то, пожалуйста, без самодеятельности.
– Так я это… хотел как лучше, – бухтит Старостин. – Я думал…
– Да ты не умеешь, – подает голос Катерина, припечатывает взглядом и шипит, чтобы дети не слышали. – Аленка к Семену ездила. Сама обо всем договорилась. А тут ты… Пень с бугра. И что теперь? У семи нянек дитя без глазу. Наши, валдаевские, сразу срисуют ментовских. Доложат Сэму, и тот снимет охрану, да еще и на Аленку обидится. А бойцы генерала – наоборот, и тоже сандал будет. Ты что наделал, урод? Вот кто тебя просил?
– Да ты кто такая? – вскидывается Гриша. – Я свое дело знаю…
– Брейк, – бросаю я устало. – Не при детях, – киваю на распахнутую дверь, за которой уже слышатся голоса. Майка с Алисой подкалывают Лешика. А тот, словно рэп, читает им какую-то дразнилку.
Майя – коза, Алиса – овца, ца-ца-ца.
– Мама, а когда я с Мишей поиграю? Ты же обещала! – войдя на