Хотя, ходили байки о том, что спецназовцы перед рейдами наедаются мармелада, чтобы потом несколько дней не ходить в туалет. Полный бред, бля, уж что-что, а оправиться — штука важная. А когда у тебя кишки дерьмом забиты, и ты пулю в живот получаешь. Тогда уж лучше сразу в башку себе шмальнуть, потому что загибаться от перитонита — врагу не пожелаешь. Хуевая смерть.
— Гречку с говядиной кто будет? — спросил «росгвардеец». — Есть еще бобы с курицей. И перловка, тоже с мясом. В общем-то все, меню скудное.
— Мне без разницы, — тут же сказал я.
— Мне тоже, — повторил за мной Гром.
— Хорошая у нас страна, — хмыкнул Бехр. — И пайки хорошие. Только говядина в них. Специально, чтобы нам, мусульманам, не приходилось всякую дрянь есть.
— Так вам же вроде можно, если никакой другой еды нет? — спросил с дивана Руслан.
— Можно, — кивнул он. — Но это нужно, чтобы вообще ничего не было. Главное — выжить. А тут выбор-то имеется. Да, если кто-то пошутит, что мы тут в доме, окна завешены, а Аллах не видит — я его уебу. Сразу говорю.
— Да и в мыслях не было, — заверил его Пинцет, хотя было видно, что наоборот, именно это он и хотел сказать. — Давайте разбирайте уже, а то пахнет так, что сейчас слюной захлебнемся.
Я подошел и взял две порции и хлипкие пластиковые «вилколожки». Один такой комплект отдал Руслану, которому с дивана вставать было нежелательно, второй взял сам и уселся на пол. Досталась мне по итогу перловка — я поддел ее ложкой и снял целый пласт.
Кстати, вот насчет слов Бехра про говядину я был не совсем уверен. Что-то подсказывало мне, что ради удешевления свинину все-таки кладут. Вроде даже был такой коррупционный скандал, когда я совсем мелким был, шум стоял, головы полетели, кто-то даже сел. Или нет, и это ложное воспоминание? Сложно разобраться, когда у тебя в голове все отрывками перемешано.
Поймал на себе взгляд Бренны.
— Меняемся? — предложил я с ухмылкой.
— Ну уж нет, — ответила она на английском со своим привычным ирландским акцентом. — Обойдусь.
У них, кстати, наши крупы вообще не в чести, обычно в еду макароны и рис кладут в тех или иных вариациях. А это только поборники здорового питания в специализированных магазинах берут. Вот они и жирные все такие. Впрочем, я когда там жил, понял, что пиццу они заказывают не когда зарплату получают, чтобы отпраздновать, а совсем наоборот, когда денег нет уже совсем.
— Да пробовали мы уже ваши пайки, — сказал Шон. — Знаем. Трофеями попадались. Как по мне, так странно все это. Пересолено, банки неудобные, приходится разогревать. Сахара до хрена, зачем столько. Еще сало это странное в упаковках, которое есть невозможно.
— Да я ваши тоже пробовал, — решил я не оставаться в долгу. — Нормальные на самом деле, есть можно. А шпик — он не для того, чтобы есть. Его кладут, чтобы ботинки чистить.
— Реально? — вытаращил вдруг глаза Роджер.
Я решил не отвечать. Пусть думают, как хотят. На самом деле несъедобных элементов в наших пайках достаточно, но они все равно нравятся мне больше, чем НАТОвские. Сбалансированные более что ли.
Но в общем-то это все насасывает по сравнению с хорошей домашней едой, приготовленной с любовью. Да даже самые дорогие рестораны ей проигрывают. Хотя, сложно сказать, мне с любовью только Лика готовила.
Это воспоминание снова испортило мне настроение. Я принялся за еду, запихивая себе в рот ложку за ложкой и запивая все это водой.
— Воды на дорогу не хватит, — сказал Гром, который тоже как раз отпил из своей фляги. Поболтал, послушал, как внутри булькает. — Реально не хватит.
— Посмотрим, может найдем, — пожал я плечами.
— Магазин с бутилированной тут точно не найдешь, — пожал он плечами. — А ту, что течет…
— «Аквапепс» есть, — заметил Пинцет. — Можно почистить.
— Эй, Шон, — обратился я к негру. — У вас в пайки индивидуальные фильтры кладут. Есть?
— Есть, — подтвердил он.
— Значит, напиться сможем, — пожал я плечами. — Это горы, здесь есть речки и все такое. Пока доберемся, от жажды не умрем, короче говоря.
— Да, от жажды не умрем, — согласился он. — Это же не Аризона, не Нью-Мехико. Здесь вообще сложно от жажды умереть.
— Я бы с тобой не согласился, — покачал я головой. — Это здесь, в горной части так, а там дальше на восток… Степь да степь, никакой воды.
— Ну, значит, хорошо, что мы не тут.
— Я думал, вы не так разговаривать должны, — вдруг заметил я, неожиданно для самого себя. — В кино не так показывают. У вас там «нигга» или «хоуми» через слово. А ты совсем иначе говоришь.
— Ага, — кивнул он. — Wassup, dog? Yo, my nigga, where you from? I don’t give a fuck, who you know. Where you grandma stay, huh, my nigga?
— Ну вот что-то типа такого, — кивнул я.
— Я же не из гетто, блин, — хмыкнул ЧВКшник. — Я из пригородов Атланты. У меня мать домохозяйка, а отец — адвокат. Ты по акценту не сразу понял что ли?
— Да понял, я южный акцент сразу различил, — сказал я, проглотив про себя «негритянский». — Но в Атланте же у вас как раз раз гетто. Так что вот и подумал.
— Я из пригорода, — повторил он так, будто это все объясняло.
Бренна вдруг встала, слегка поклонилась нам, подняла складной пластиковый стакан с водой как пинту пива и, слегка покачиваясь, продекламировала:
When boyhood’s fire was in me bloodOi read of ancient free-men,Of Greece an’ Rome who bravely stood,Tree hundred men an’ tree men.
An’ then Oi prayed Oi yet might seeOur fetters rent in twain,An’ Ireland, long a province, beA