A nation once agaaain, a nation once agaaain,An’ Ireland, long a province, beA nation once agaaain!
Выступление это было настолько неожиданным, что остальные зависли, посмотрели на нее. Все, кроме импортных, для них такое, похоже, было вполне себе привычным. Мы с Громом переглянулись. Слова мы, конечно, поняли, но я до этого ни разу этой песни не слышал. Что-то о гордой независимой Ирландии.
Ну, у нас почти по всем странам есть такие песни. Гордая независимая Ирландия на туманном острове и жалкая независимая Босния где-нибудь на Балканах.
— А ты, наверное, из Дублина, Бренна? — спросил вдруг капитан у нее.
— Я из Белфаста, — хмыкнула она. — То есть мы трахались, а ты даже не понял, откуда я родом?
— Бля, Бренна, — повернулся я к ней. — Мы все знаем, что ты — proud Oirish lass. Только сейчас до этому никого никакого дела нет. Сядь и ешь дальше.
— Я уже доела, — сказала она.
— Так мы не в пабе Белфаста, где можно песни о независимости распевать. Сейчас нам наоборот желательно вести себя максимально тихо. Приземли свою сладкую попку. С минуты на минуту птички полетят, и нам желательно, чтобы нас не заметили. Потому что иначе следующим прилетит камикадзе, и нам тогда здесь умирать.
— Я знала, что моя задница тебе нравится, — все-таки не преминула заявить она, но все-таки уселась обратно.
— Блядь, хватит уже, — сказал я.
Если честно, меня собственные слова напугали. Представилось, как прилетает еще один дрон-камикадзе, это убожество по недоразумению называемое домом складывается, и нас хоронит под обломками. А потом придут бойцы, раскопают и добьют. Просто чтобы пересчитать и удостовериться, что никто не ушел.
Ну вот сколько еще нам осталось-то, если совсем честно? Точно никто не скажет. Да на войне никто никогда точно не скажет — от нуля до бесконечности, как говорится. Ты можешь умереть в следующую же секунду, а можешь прожить десяток лет. А это в рамках тех, кто воюет — и есть бесконечность.
Мои мысли почему-то перешли к Саше. У Бренны вот, вроде, злость прошла, а как она отреагирует на все это? А мне… Наверное, хотелось бы, чтобы у нас с ней все построилось. Такие уж дела.
И в целом, у меня возникло такое ощущение, будто мы реально в детский лагерь попали. А что, помнится что-то, как будто я ездил в свое время в детские лагеря. Когда завязываются отношения, хотя есть стойкое понимание того, что они продлятся ровно столько, сколько продлится смена, и никакого продолжения не будет. И вожатые этому никак не препятствуют, потому что у них то же самое происходит.
И оценка происходит исключительно по поведению, потому что нет времени, чтобы узнать человека хорошо. Плевать всем, есть ли у них отношения там, за пределами лагеря. Есть дети, подростки, которые понимают, что нет у них никаких общих знакомых, и никто никогда ничего не узнают. А они с этими людьми уже больше никогда и не встретятся.
Я отложил пустую упаковку из-под каши, откинулся на стену, заложил руки за голову. Сидим, ждем, что еще остается.
Да. В детском лагере обычно достаточно быть просто панком, вести себя так, будто тебе на все наплевать. Это сильно привлекает девочек-подростков. Они буквально тянутся к таким вот «плохим парням».
Сейчас, во взрослой жизни, все совсем не так. И как вернуть расположение Саши у меня не так уж и много идей. И не у Бренны же мне совета спрашивать, как у обычной женщины, у нее вообще мозги набекрень.
Ну и да. В лагере девчонок обычно побольше, чем у нас.
Хотя есть и самое главное различие. Мы — не дети, и мы на войне.
Гром запустил в карман руку, вытянул портсигар и достал из него сигарету.
— Не вздумай, бля, — буркнул я.
Дым в тепловизоре видно отлично, и закурить сейчас — это самый простой способ спалиться.
— Да ну я ж не дурак, Край, — сказал он. — Так, понюхаю посижу. Курить хочется, накрывает просто.
— В ближайшее время курить никому не придется, — пожал я плечами. — Когда уйдем — пожалуйста. А сейчас, уж извините, не вариант.
— Да понимаю я, — как-то виновато произнес Гром. — Он уж очень хочется.
— Терпи, — пожал я плечами.
Постепенно все покончили со своими порциями. Я же почувствовал, как у меня в животе расплывается теплая сытость. Насыщение пришло не сразу, спустя время, но мне стало хорошо. Ну и после бегства от дронов по лесу — отличный вариант.
— Еще бы знать, что делать дальше, — проговорил Шон. — Я так понимаю, пытаться прорваться на эту базу смысла нет? Автоматическая система защиты нас не пустит.
— И беспилотки тоже тут не помогут, — кивнул Гром, переходя на английский. — ПВО их сожжет просто и все. А если мы не возьмем базу, штурмовать Белогорск смысла нет. Даже если получится, мы его не удержим.
— Мы и не планируем удерживать его, — пожал я плечами. — Нам главное — «Воронов» разъебать, а не новую жизнь строить. Этим, если хочет, пускай Сафин занимается.
— А зачем тогда это все? — спросила Бренна. — Ради свободы? Crimea long a province, be a nation once again?
— Или ты за свою женщину мстишь просто? — спросил Гром.
Он был в курсе этой истории с Ликой.
— Они просто не должны существовать, — пожал я плечами. — Вот и все. Порядок наладить нужно, но не их методами. И я серьезно считаю, что Сафин — отличный вариант. На военного коменданта острова, если вам так угодно. Альтернативы я не вижу.
— Если она не появится, — сказал Шон. — Я не удивлюсь, что после того, как мы скинем Мансура, появятся еще местные царьки. Причем, не один. И что тогда, ты и с ними воевать будешь?
— Я не знаю, — я покачал головой. — Посмотрим. А вообще людей не так уж и много осталось, так что все должно спокойнее быть. Но «Вороны» — это зло. И оно должно быть наказано, однозначно.
Я уже собирался еще что-то сказать, но в этот момент за окнами послышалось то самое