– Да, Яна, умыкнем ребенка?
Люблю Тоху, всегда готов подставить крыло и почти не задает вопросов.
– Нет, девочке до инициации рано, – отмахнулась я, даже не задумавшись. – Если она вообще будет. Сказка меняется.
– Яу тебе так и не рассказал, хозяуйка, – отвел взгляд Бальтазар.
– В этом нет необходимости. – Я красноречиво постучала пальцем по лбу: – Кое‑что из хаотичного успело найти себе местечко, пока не загнала остальное под замок. В общем, «похитительница – это не всегда правда, не всегда то, чем кажется», – говорила мне Ядвига, и это так.
– О чем ты? – кошка обернулась хвостиком и превратилась в ту изящную статуэтку, какой я ее впервые и встретила на заборе Академии.
– Она о том, что Яга‑похитительница выкрадывала детей для ритуала инициации. Это испытание на пути во взрослую жизнь: улизнуть, обхитрить Ягу, вернуться уже не ребенком, а взрослым человеком и получить новое имя – переродиться, – пояснил летописец и скрылся с глаз.
– Че так сложно‑то? Паспорт дайте, вот и взрослый, – хмыкнул Тоха.
– Антон, думай шире. Ты сам такие обряды проходил, только не в лесу, а в своих каменных лабиринтах, с людьми, которые тебя окружали, – вздохнула Баст.
– О чем базар?
– Позже поговорим, сейчас это не важно.
Стук в окно прервал дискуссию. Ворона на карнизе – давно не встречались сказочные курьеры. Птица наблюдала, склонив голову набок, как я подхожу, открываю створку. Переступила с улицы в квартиру и каркнула, брезгливо глядя на нашу компанию.
– Что у нее на ноге? – прищурился Бальтазар.
А там был привязан картонный цилиндр примерно пять сантиметров в длину и сантиметр в окружности.
– Можно? – спросила я птицу: вежливость никто не отменял. Вдруг клюнет еще от недовольства.
Та подвинула мне ногу, я быстро отвязала. Легкий, внутри что‑то шуршит. Посланница не стала дожидаться открытия и улетела, напоследок нагадив на подоконник. Вот мерзавка!
– Вскрывай быстрее, – кот нетерпеливо бил себя хвостом по бокам.
На ладонь выпала завернутая в записку черная игла.
«Вы знаете, что делать, Янина».
Ух ты ж, корпорация идет с козырей, да как покладисто исполняет мои прихоти: на тебе, Яночка, утренники, на тебе иголку, ни в чем себе не отказывай. Рада ли я? Не знаю, руки мигом вспотели. Мы ехали‑ехали, финиш ближе, но за чем гнались – непонятно.
– Если он и теперь, перед истинной смертью, ничего полезного не скажет, то я не знаю, что делать.
– Выдадим Казимиру медаль за самый неудачный подарок? – ехидно предложила вместо ответа Баст.
* * *
Тоха бесцеремонно выволок пленника из шкафа: рывком вынул кляп, взял за ухо и швырнул на постель беса. Бальтазар совсем неласково поправил его положение из «жую покрывало» на «смотрю в потолок». Новая польза от головы – игрушка для кота.
– Курье отродье, – довольно внятно сказал Кощей, скосив глаза на Тоху.
– Можно просто Глюк, – не смутился тот, моргнув третьими веками. Никак не привыкну, то еще зрелище.
Кощей подслеповато щурился от яркого света и выглядел как обычно – загадочно‑недовольным. Сухой язык облизывал потрескавшиеся губы. Бесполезное занятие, впрочем, как и все его существование.
– Времени подумать было предостаточно. Переставлять тебя с места на место, как ненужный сувенир, мы больше не будем, – я поставила голову на обрубок шеи и показала ему иглу. Сложно поверить, что в этом кривоватом, тусклом кусочке металла заключена смерть.
– Ты не нужен сказочному миру, и руководство нарушает все правила, лишь бы избавиться от тебя, – ласково муркнула кошка.
Кощей вздернул было брови, потом округлил рот и нахмурился, недоверчиво глядя на мою ладонь. Что‑то непонятное мелькнуло в его взгляде.
– Может, хоть перед смертью расскажешь что‑то полезное или в грехах покаешься? – предложила я. – Смысл нести с собой в могилу?
– У него не будет могилы, – напомнил кот.
– Тебе так нужен старый погост? Зачем? Ты привратница, войти в Навь можешь через избу. Ломай, и покончим с этим, девка‑Яха, – едва понятно прошамкал Кощей.
– Подожди, что? На том кладбище еще один вход в Навь?
Он окинул меня презрительным взглядом и согласно моргнул:
– Для искателей подвигов и славы, без смертельной трапезы в твоей избе, не требует заговора – лишь дурости сунуться в мой мир. Вход в одном из склепов.
– Так просто зайти в Навь?
– Я этого не сказал.
Надо же, ломался‑ломался, и тут на тебе – ответы на блюдечке! Что‑то здесь нечисто…
– Я ищу Первородных, кто они, знаешь? Они на том кладбище?
Я затаила дыхание. Ну же, ответ рядом.
– Не знаю, о ком ты. В той земле силы древние, тех времен, когда еще Лукоморье кишело Змеями Горынычами, когда сам Дуб моложе был и сказочные миры сталкивались. В те далекие времена забредали к нам иноземцы, а мы – к ним.
Ладно, мы найдем куколку и спросим у нее, я все равно узнаю.
Бальтазар недавно говорил про пересечение. Одно и то же из разных источников – либо выученный миф, либо правда.
– Раз ты такой разговорчивый перед кончиной, может, поведаешь мне, молодой да неопытной, как обезопасить себя от тех загадочных мертвых иноземцев?
– Не ходи там, и вся недолга. Они по крупице пьют жизнь из того, до чего дотягиваются, и из самой земли. Могла бы спросить, где спрятан сад с молодильными яблоками или источники живой и мертвой воды. Дуреха. Ну, чего ждешь, я все сказал, ломай иглу. Негоже двум Кощеям по одной земле ходить, одну сокровищницу делить.
Я покрутила в пальцах иглу. Кощей ждал. В комнате почти гробовая тишина, только аквариум булькал и Клава, похоже, с интересом наблюдала.
– Ломай, чего ждешь? – нахмурился кот.
– Ян?
– Давайте выйдем, – я прошла мимо друзей, вслед неслось «ломай, куда пошла».
Я зашторила кухонное окно, плюхнулась на стул – едва не промазала, аккуратно положила иглу на стол и замерла.
– Ян, давай я, если не можешь, – Тоха слегка сжал мне плечо.
– Никто не должен ломать эту иглу.
Они недоуменно молчали. Бастет прыгнула на стол и пристально смотрела то на меня, то на предмет спора.
– Тихон, – позвала я. Летописец появился. – Твоя опасная работа становится еще опаснее. Нужно скрыть произошедшее так, чтобы к тебе никто не придрался, или потянуть время до отчета.
– Почему? Кощей ничего такого не сказал, все в рамках, – удивился Тихон.
– Ты помнишь, когда мы впервые навестили нового Кощея в его квартире?
– Яу помню, у меняу память хорошая.
– Как он описывал свою иглу? – спросила я, глядя перед собой.
– Черная, длиной пять сантиметров, с ушком, искривленным на какое‑то количество градусов, –