– А что же мы скажем маме? – спросила я, когда мы уже шли по парку в направлении дома.
– Скажем правду. Она всё равно узнает. Надо, чтобы от нас первых, чтобы была готова потом. Хочешь, я сам всё расскажу?
От рассказа мама заплакала. И тоже меня обнимала. Мы сидели на кухне, где она перед нашим приходом испекла пирог с ежевикой, отдыхавший под кухонным полотенцем на подоконнике, и молча слушали далёкие раскаты неслучившейся грозы. Пахло подгоревшей корочкой теста и немножко дихлофосом: надо будет как следует перед сном проветрить! И в тот момент я вдруг почувствовала, как стала взрослой. Привстав, взяла второе кухонное полотенце со стола и аккуратно вытерла маме лицо, и погладила её по волосам, и улыбнулась. Теперь я тоже несу за них ответственность.
Вот об этой ответственности я и думала, ковыряя ручкой листок анкеты для получения паспорта. Если я сейчас изменю фамилию, это будет предательство. И не только папы, но и всей нашей семьи. Семьи Пискиных. Эти два слова вместе вполне нормально звучали, особенно в речи нормальных людей. Первая мягкая «с» в слове «семья» усиливала вторую твёрдую «с» в слове «Пискиных». И ничего неприличного никому не мерещилось в нашем сообществе очень приличных людей. Но это если мы вместе, если рядом родители. А когда ты один на один с неразборчивой толпой? У которой так мало поводов для веселья, что она цепляется за каждый, чтобы вдоволь насладиться моментом? Я всё-таки решила поговорить с мамой, выбрав подходящий момент ранним субботним вечером. Папа ушёл в библиотеку, я оттирала на кухне кастрюли, а мама заканчивала стирку: суббота традиционно была хозяйственным днём.
– Поленька, я всё понимаю. Про фамилию, и про то, как тебе с ней живётся. Даже если ты не рассказываешь, я чувствую. Ты не думай, что я сухарь! Просто стараюсь делать вид, что у нас всё в порядке. Создавать атмосферу, понимаешь? Толку-то, если мы тут страдать будем хором, как мир несправедлив, и особенно с нами. Фигу им всем! – мама свирепо покрутила деревянными щипцами в оцинкованном баке на плите, где кипятились белые простыни. – Никогда не сдавайся, слышишь! А то затопчут. А про фамилию я вот что думаю. Ты можешь, конечно, её сейчас поменять. Бога ради – бери мою. Но это и будет значить, что ты сдалась. И все это сразу поймут.
– Ой, мам, да не так всё происходит. Светка Бочкина поменяла фамилию, и ничего. Посплетничали пару дней, и забыли.
– Правильно, – сказала мама, – Бочкина к отчиму подлизнулась, а ты отца обидеть хочешь.
– А он точно обидится? – спросила я.
– Точно. Он же тебя очень любит. А ты покажешь, как будто стыдишься его и отрекаешься.
– Я не отрекаюсь! – я вспотела от пара кипящих простыней, – я тоже очень его люблю!
– Помимо любви есть ещё уважение. – мама вытерла полотенцем красный лоб. – Ты же знаешь, что отец – из глухой сибирской деревни. А как жили там, знаешь? Полный мрак. Впахивали с малолетства в колхозе, квасили от безысходности. Вырваться оттуда – это такое дело, скажу я тебе… Не каждому по плечу. Папа вот тоже впахивал. Дед твой на войне погиб, в доме – мать, бабка старая да брат сопливый. Учиться было негде, и в школу он за пять километров пешком ходил. Ещё и Вовку таскал, тот лентяйничал, не хотел учиться. Потом в техникум поступил, а потом в Ташкент по распределению. Там сразу на вечерний подался, в Политехнический институт. На работе сейчас его знаешь, как ценят?! Но самое главное – это его характер. Эх, если бы не он, я бы давно скурвилась…
– Это как? – спросила я.
– Да никак, – нахмурилась мама, – это я просто ляпнула, не подумавши. В общем, добрый он у нас, заботливый и весёлый. Ну как можно такому человеку в душу плюнуть?!
– Мама! Вот умеешь же ты сказать так, что плохо становится. Никто ещё никуда не плевал! И не собирался.
– Вот и хорошо, – сказала мама, – а ты потом фамилию сменишь самым естественным образом, выйдя замуж. Осталось совсем недолго.
– Два года как минимум! Это же очень долго. Это время придётся ещё как-то прожить.
– Надо становиться сильнее, – сказала мама, – закалять характер. В жизни, знаешь ли, очень пригодится. Чтобы прожить не как-то, а огого как!
– Ох, я устала. Пойду-ка я лучше спать. Вот, кастрюли все чистые.
– А полоскать? Подержи-ка таз, я сейчас простыни из бака выложу. И пойдём в ванную, поможешь мне. Будешь плохой хозяйкой – никто тебя замуж не возьмёт!
У меня заныло под рёбрами. Но мне надо было ещё кое-что спросить у мамы.
– А твоя семья? Расскажи. Ты ведь говорила когда-то, что наши предки с Поволжья, но ты родилась здесь, на юге. Как так получилось?
– Моя семья? – мама дала мне в руки один конец простыни, с усилием скручивая второй. – Держи крепче, а то не отожмём. Я плохо помню, маленькая была.
– Расскажи, что помнишь.
– А где у нас синька? А, вот она, на раковине. Сейчас насыплю.
Я терпеливо ждала, хотя видела, что маме не нравится этот разговор. Она никогда не делилась воспоминаниями о детстве, не говорила о родителях и других родственниках. Только в том разговоре с тётей, что подслушан был мною семь лет назад, да ещё потом вскользь про свою фамилию Феоктистова.
– Ты не отвяжешься, да? – с досадой спросила мама, прополоскав в подсинённой воде простыни. – Ждёшь чего-нибудь интересного? А ничего такого не было. Дед мой по матери, прадед твой, значит, Феоктистов Иван Григорьевич, выслан был со всей семьёй из Поволжья, вместе с другими со многими. «Кулацкая ссылка» – вот как это называлось.
– Мой прадед был кулаком? – спросила я.
– Да. Только смотри, никому не рассказывай. И не спрашивай про подробности, я сама не знаю. Там, куда Феоктистовы переехали, все только шептались о прошлом, детям ничего не рассказывали. Боялись. Из большой семьи до места поселения добралось меньше половины. Сам Иван Григорьевич умер сразу по приезду. Родители мои поженились уже в Таджикистане, отец был строителем, рыли они там чего-то с бригадой недалеко от маленькой станции, на которой осела мамина родня. Жили тяжело и бедно. Сколько помню, мы с Раей всё детство были голодными. А потом мать услала меня к родственнице в Ташкент. Сбагрила лишний рот. Там я после работы батрачила на всю ораву, мыла, стирала, готовила. Но зато на вечернее поступила в институт. Там с твоим отцом и познакомилась. Вот и всё.