– Мам, – сказала я, – успокойся. Никуда я не денусь, все выходят, и я как-нибудь. Да я знаю, знаю. И помню, помню. Ой, я всё поняла, да, пожалуйста, ты уже по второму кругу! Мам, пойдём собираться, завтра же у меня самолёт.
Следующим утром город накрыл туман. Мы вышли из дома, едва рассвело. Рейсовые автобусы давно отменили, пешком до аэропорта – минут сорок. Папа нёс чемодан, мы с мамой – большие сумки, куда она натолкала, помимо одежды, покрывала, скатерти, полотенца и простыни: «на приданое тебе собирала». Я прикидывала, во сколько мне обойдётся такси по приезду, и краем глаза отмечала зарастающие травой тротуары вдоль высохших арыков, полчища муравьёв на серой коросте пыльных стволов чинар, что раньше каждую весну начинали кокетничать свежей побелкой, выцветшие фасады когда-то ярких домов: жёлтых, брусничных и апельсиновых. Стаи бродячих собак, сплошь породистых, бывших домашних любимцев, рычанием предупреждали близко не подходить. И везде мусор и бурые лужи, сломанные качели детских площадок, и вороны, кружащие над пустыми глазницами мёртвых цветочных клумб. Вороны больше не улетали из города, они царствовали в Центральном парке, обустраивая гнёзда в кабинках ржавого скелета колеса обозрения. Я так хотела отсюда уехать, но теперь мне стало жалко мой город. Он был болен, он был заброшен, он был больше никому не нужен. Смерть, что когда-то обосновалась в городе, медленно всасывала его в себя. Я перестала вглядываться в туман, я не хотела, чтобы Тушинск запомнился мне таким, я понимала, что сюда уже вряд ли вернусь, и поэтому уставилась под ноги, и так прошла всю дорогу, и только перед самой посадкой в самолёт непрестанно оборачивалась, жадно всматриваясь в лица родных. Папа улыбался своей солнечной улыбкой, мама прижимала одну руку к груди, и, привстав на цыпочки, отчаянно махала мне второй.
Через два месяца в Тушинске отключили горячую воду и газ, а через полгода в город вошли люди с оружием и объявили комендантский час.
Глава 6. Ноктюрн пустоты
Он сидел прямо в центре, парень моей мечты: Фёдор Орлов, собственной персоной. Всё те же синие глаза с густыми ресницами – любой девице на зависть, римский профиль и скуластые щёки с ярким румянцем. Метр девяносто – даже сидя, он смотрелся выше остальных, расположившихся на стульях вокруг. Я запнулась на входе в аудиторию и замерла на пороге, не в силах оторвать глаз.
– Девчонки, проходите! – откуда-то сбоку взметнулся восклицательным знаком Ерёма, – добро пожаловать в наш книжный клуб! Сюда, здесь есть ещё два места.
Олег Ерёмин, аспирант-математик и руководитель этого кружка, выделил нам два места в созданном при ФОП новом клубе. Универовский ФОП (факультет общественных профессий) переживал не лучшие времена: студенты больше не интересовались историей искусств и французской философией, не хотели играть потрёпанные пьесы в самодеятельном театре, и только английский с выдачей переводческих корочек спасал положение. Проще говоря, ФОП загибался, а его руководители изнывали от отсутствия животворящих идей. Этим и воспользовался Ерёма, предложив организовать на базе ФОПа книжный клуб. В поисках «высокой» универовской поддержки он самолично бегал со свежими изданиями Булгакова и Стругацких от ректора к профсоюзу и потрясал ими перед настороженными лицами: доколе, доколе, я вас спрашиваю, мы будем сопротивляться волне просвещенья?! На дворе конец тысячелетия, девяносто четвёртый год! Благодаря своему напору, а также оставленным «для ознакомления» экземплярам, он выкружил себе три часа вечернего времени в маленьком кабинете на третьем этаже, лабораторном физическом практикуме, где на полках вдоль стен тускло зеленели экраны осциллографов, опутанных проводами, как водорослями, а коробки со стрелочными вольтметрами походили на запас метательных приспособлений замедленного действия.
Сделать свой книжный клуб Ерёма мечтал с самого детства. Он был из тех, про кого говорят «запойный читатель». К выпускному классу он прочитал все книги в их поселковой библиотеке, и немалым стимулом поступать в Новосибирск была возможность получить доступ к книжному, как он думал, изобилию большого города. А ещё Ерёма страдал от отсутствия в своём окружении единомышленников, тех, с кем можно было бы обсуждать, высказывать своё честное мнение, и смаковать чей-то новый оригинальный взгляд на прочитанное. Ему хотелось жарких дискуссий и споров, ему казалось, что вот в таком обмене мыслями и чувствами и есть смысл человеческого общения.
Поначалу дело у Ерёмы не шло, не хватало авторитета и внешней привлекательности. Тёмные отросшие волосы, закрывая брови, падали на квадратную оправу очков с толстыми линзами так, что глаз не разглядеть, чёрная футболка и джинсы с широким солдатским ремнём – про Ерёму хотелось сказать «тёмная материя», он гармонировал с физическим практикумом и не представлялся в другом интерьере.
На первое заседание книжного клуба никто не явился. Ерёма сделал выводы: он объявил клуб закрытым, запись в него строго регламентировал, и начал терпеливо ждать. Первой откликнулась Белка, резвая поскакушка с факультета на факультет и с парня на парня. У неё были маленькие острые зубки и рыжая чёлка, она переживала очередное расставание и топила горе в поэзии. Белка была принята с условием, что приведёт с собой двух друзей и расскажет о клубе ещё десяти. Приведённым друзьям было сказано аналогично – Ерёма интуитивно просек эффект пирамиды. Мы с Ксюхой пришли на третье заседание.
– Ну что, давайте знакомиться! – Ерёма подтолкнул нас в центр круга и вышел сам, по очереди указывая на книголюбов. – Это Игорь, Лена, Мансур, здесь Наташа и Борис, Фёдор Анатольевич Орлов – моё почтение!
Ерёма картинно кивнул в сторону моей мечты, Орлов шутливо взметнул руку «под козырёк». Какой же он красивый! Я почувствовала, как щёки заливает румянцем. И так близко, в полуметре от меня, как никогда не было раньше. Мир моментально сузился до его лица с приветливой улыбкой, и эта улыбка – невозможно поверить! – была предназначена для меня. В горле моментально пересохло, воспоминания нахлынули, как сладкий аромат акации, внутри всё перевернулось. Я вспомнила разом, как высматривала его после школьных уроков, как часами гуляла вокруг озера в надежде заговорить, как, превозмогая себя, ходила в хулиганский квартал, представляя, что прекрасный Орлов заметит меня, если сумею пройти мимо, слегка коснувшись. Заметит, а может быть даже